Людовик IX Святой

Ту же цель преследовал он и в отношении иудеев: крещение иудея было для него великой радостью, и во многих случаях он становился крестным отцом обращенных евреев. Его неприязнь была религиозного толка. В него вовсе не проник расовый вирус (расизм — не средневековое явление), но евреи не были для него равными среди «nations» — чему ныне более или менее соответствует понятие этнической группы[1747]. Иудеи, и правда, были иноземцами, особенно коварными и ненавистными, и он не знал наверное, что с ними делать: подавлять или защищать.

Наконец, организуя крестовые походы, он принимал участие в агрессии христианского мира Западной Европы против ислама, и память об этом сохранилась надолго. Но провал его крестовых походов превратил его не в торжествующего победу врага мусульман, а в жалкого героя так называемого раннего западноевропейского колониализма. И при всем этом он продолжал питать иллюзию обращения.

В успехах, как и в поражениях, Людовика не было ничего нового. Желая двигаться вперед, он был продолжателем великих процессов, начатых до него, — стремясь к справедливости и миру, развивая учреждения и практику, благоприятствовавшие королевской власти и единому государству и утверждая изменения в ментальности, которые должны были положить предел насилию и сместить центр тяжести благочестия. Благочестие, продолжая зиждиться на культе реликвий и аскезе, настаивало на смирении, подражании Христу, осуществлении дел милосердия, благочестии «нищенствующих монахов», что не было еще «новым благочестием» (devotio modernaf

)[1748], но ответом на вызов великого расцвета христианского мира в X–XIII веках. Он также развивал методы общественного контроля и способствовал глубоким преобразованиям, произошедшим на пути от Средневековья к Возрождению, преобразованиям в отношениях, существовавших между людьми и «властью, правдой и верой»

[1749].

Он был тем типом великого человека, которого можно считать «великим человеком апогея», воплощающим материальные, духовные и политические завоевания продолжительного периода расцвета, но который и сам был выдвинут своим временем. Людовик мог стать символической фигурой, сравнимой с теми деятелями, которых век Просвещения любил выискивать в прошлом: век Перикла, век Августа, век Людовика XIV. Впрочем, говорят и «век Людовика Святого». Быть может, он был скорее символической, чем творческой, фигурой. Его современникам казалось, что он господствовал над эпохой, и история не виновата, если для них он был ее символическим воплощением.

Но правда и то, что воплощенный в нем идеал, пусть даже обозначенный эволюцией политических структур и ценностей его времени, скорее тяготеет к прошлому, чем к будущему. Людовик Святой был идеальным королем христианского мира, порожденного романской Европой и Святой землей, Ветхим Заветом и «Возрождением» ХII века. После него уже не будет ни королей-крестоносцев, ни королей-святых, ни безликих королей. Наступало время королей права, политики и экономики, королей легистов, Аристотеля и кризиса. Людовик Святой стал королем политического идеала, королем, которому выпало умереть на пороге нового века.