Людовик XI. Ремесло короля

После побед в войне за завоевание Бургундии поток перебежчиков усилился. Капитаны, захваченные на поле битвы, недолго подвергались суровому обращению и, очутившись перед лицом короля, знали, как повести переговоры о своем переходе к нему на службу: «Я видел много знатных узников ... впоследствии они, к своей великой чести и радости, вышли из заключения и получили от короля большие блага. Среди них был сын монсеньора де ла Грютюза из Фландрии, плененный в сражении, — его король женил, сделал своим камергером, сенешалем Анжу и дал сто копий. Также сеньор де Пьен, попавший в плен во время войны, и сеньор де Вержи — они оба получили от него кавалерийские отряды и стали камергерами его или его сына, заняв одновременно и другие посты». Симон де Кенже, бургундский военачальник, захваченный в плен во время похода 1478 года, тоже покорился и был освобожден. Это было какое-то поветрие, охватывавшее людей, на чьих глазах Мария Бургундская и ее сторонники теряли города и земли. Людовик все-таки держался начеку и наводил справки. В том же 1478 году, узнав, что к нему собираются переметнуться Жан де Круа и Оливье де ла Марш, он усомнился в их искренности и попросил разведать получше: «Я сильно опасаюсь, нет ли в том какого обмана». Однако, по его словам, он страстно желал, чтобы де Круа был на его стороне. Так в конце концов и случилось.

2. Обеспеченные и удачно женатые

Все эти люди полностью от него зависели; «пенсии» тогда составляли более трети всех государственных расходов, и это для девятисот человек. Конечно, большую часть получали принцы, принцессы крови и крупные вельможи, но в ту же статью писари Счетной палаты заносили около полусотни бальи и сенешалей, капитанов и большое количество чиновников ниже рангом. Эти пенсии обходились дорого и вызывали резкую критику как со стороны некоторых моралистов и хронистов, так и отдельных советников. Вскоре после смерти короля, на Генеральных штатах, собравшихся в 1484 году, это прозвучало одним из самых больших упреков в адрес его правительства. Тома Базен, очень жестко высказывающийся по этому поводу, видел в выплате пенсий одну из причин затруднений, испытываемых королевской казной, и нищеты народа. Другие немного позднее писали, что для короля это был способ составить и сохранить клиентуру из своих протеже, получавших деньги за приведение в действие колесиков и винтиков государственного механизма, и что эти «пенсионеры» были попросту «купленными» людьми. Но идея о «монархическом клане», королевской партии на государственном финансировании на поверку оказывается несостоятельной: на самом деле эти пенсии были жалованьем, регулярно выплачиваемым за исполнение определенной должности.

Однако король следил и за тем — и это вызвало гораздо больше словопрений, — чтобы эти люди пользовались его покровительством и зачастую большими привилегиями. Он постоянно требовал от сборщиков той или иной подати, чтобы те вычеркнули их из своих списков и возместили им уже уплаченные суммы. Это не могло не вызвать противодействия, ибо городские общины, обложенные тяжелыми поборами, недобро смотрели на освобождение от налогов людей, которые казались им чужаками и щеголяли перед нотаблями-налогоплательщиками неслыханным богатством. Людовик сделал все возможное, чтобы подавить это сопротивление, и упорно называл освобождение от налогов добрым обычаем.

В 1448 году, еще будучи дофином, он послал одно за другим с десяток писем магистратам Лиона, приказывая им более не облагать налогом некоторых чиновников на его службе. Обложить их налогом считалось злоупотреблением, «чудным» и беспричинным делом, «ибо вы знаете, что чиновники и служители королевы и наши свободны во всем королевстве ото всех податей и выплат». Это касается Жерара Самота, «нашего возлюбленного хирурга и камердинера», Гильома Бесея, распорядителя двора, Жана Ботю, секретаря дофина. А также Антуана Ледье, камердинера и первого ювелира, Матье Томассена, ибо он и его жена принадлежат к королевскому двору и двору дофины, Жана дю Перье, брадобрея и слуги архиепископа Вьенского. Советники и финансисты Лиона посовещались, помялись, но подчинились и вычеркнули из списков тех, кого велели. Через четыре года они отказались освободить от податей вдову и детей одного лионского «выборного», Гильома Моро, и захватили и продали в один день все их залоги, но получили хороший нагоняй. Людовик настоял на своем, «памятуя об удовольствиях, доставленных нам оным выборным при жизни его», напомнил, что один из сыновей Моро был его крестником и носил его имя. И на этот раз ему покорились.