Людовик XIII

Ледигьер всё-таки согласился стать коннетаблем (это стоило ему отречения от протестантства), однако вместо того чтобы командовать осадой Монпелье наряду с Конде, который не терпел над собой начальников, предпочел уехать в Дофине собирать войска. 2 сентября осажденные совершили отчаянную вылазку и после ожесточенного сражения отбили господствующую высоту — холм Сен-Дени. В этом бою погибло много хороших офицеров, в том числе Комбале, муж племянницы Ришельё. Теперь надо было рыть апроши. Прибывший маршал де Креки советовал захватить два бастиона, но Конде намеревался овладеть линией укреплений между ними. Это стало очередной дорогостоящей ошибкой, и авторитет принца резко упал. Тем временем Ледигьер вернулся из Дофине с шестью полками, герцог Ангулемский привел к королю из Шампани часть войск, карауливших там Мансфельда. Погода испортилась; антисанитария вызвала эпидемии. Обе стороны были готовы к переговорам. 8 октября Ледигьер взял командование на себя; одновременно были оговорены условия мирного соглашения. На следующий день Конде явился к Людовику XIII настаивать на продолжении войны, но тот отрезал: «Больше не о чем говорить, я так решил». Конде испросил разрешение уехать в Италию, получил его и тотчас умчался.

Ледигьер и Роган довели переговоры до конца, и Людовик утвердил мирный договор, заключенный 18 октября: подтверждение Нантского эдикта, восстановление обоих культов, полная амнистия мятежникам, которые получают право избрать из шести кандидатов двух своих представителей при короле. Новые укрепления подлежат сносу, сохраняются только крепости Ла-Рошели и Монтобана. Таким образом, гугеноты лишились около восьми десятков крепостей. Ассамблея в Ла-Рошели приняла договор в середине ноября 1622 года и самораспустилась. Роган получил патент на управление городами Кастр, Ним и Юзес, а также пенсию в 60 тысяч экю. Это был худой мир, который, конечно, лучше доброй ссоры, но всё же не являлся окончательным решением вопроса.

Однако теперь у короля были развязаны руки, и он пошел прямиком на Авиньон, чтобы встретиться с герцогом Савойским Карлом Эммануилом. Во время этого похода он перевооружил свою роту конных карабинеров, выдав им кавалерийские мушкеты, и перевел в нее несколько особо отличившихся гвардейцев. Он решил создать элитное подразделение из гвардейцев-дворян и солдат, выслужившихся в офицеры, «желая затем, когда они послужат некоторое время в роте, забрать их оттуда и рассеять в старых и малых полках и даже сделать прапорщиками и лейтенантами в гвардии», как вспоминал потом прапорщик роты королевских мушкетеров господин де Пюисегюр. В самом деле, армия нуждалась в толковых офицерах. Людовик занимался и перевооружением пехоты, заменяя аркебузы с фитильным замком на карабины и мушкеты с кремневым замком и вводя бумажные патроны, как в самой передовой на тот момент шведской армии.

Тем же суровым и безапелляционным тоном, какой он брал в разговоре с провинившимися подданными, Людовик теперь говорил с женой. Анна тщетно призывала на помощь высших чиновников, прося заступиться за нее и уговорить короля не изгонять ее подруг. «Решение, которое я принял, стало плодом зрелых размышлений, я не могу его изменить», — отвечал ей король. Пришлось покориться. Узнав, что его воля наконец-то исполнена, Людовик отправил Анне письмо: он желает ее видеть, пусть приезжает в Арль.

Мария Медичи, обрадованная опалой Конде, тоже захотела увидеться с сыном. Людовик держал путь на Лион, чтобы создать лигу Франции, Савойи, Венеции и швейцарских протестантов, которая должна будет вернуть гризонам Вальтеллину (испанцы устраивали провокации, из-за которых исполнение Мадридского договора становилось невозможным).

В Лионе Людовик пробыл с 6 по 20 декабря; там собралась и вся королевская семья. Анна, возлагавшая большие надежды на эту встречу и ожидавшая найти в муже хотя бы искру былой любви, была поражена его холодностью и сухостью. Новоиспеченная герцогиня де Шеврез приехала с ней. Из уважения к ее новому супругу король разрешил ей исполнять прежние обязанности, но так и не простил. А королеву ждало еще одно унижение: Людовик приказал, чтобы в его отсутствие доступ мужчинам в ее покои был закрыт.

Такую перемену можно объяснить как характером самого Людовика, который или любил, или ненавидел, так и влиянием его духовника отца Арну. Католические проповедники утверждали, что «нет ничего более недостойного, чем любить супругу как любовницу». Мишель де Монтень (1533–1592) стал выразителем общераспространенного мнения, написав: «Женятся не для себя, а больше для потомства, для своей семьи… Хороший брак отвергает наличие любви…» Сестра Людовика Елизавета пока что рожала только дочерей, которые к тому же быстро умирали; но она хотя бы пыталась подарить мужу наследника, выполняя брачный договор…