Людовик XIV

Самая деликатная часть интриги, плетущейся Кольбером, касается покойного кардинала. Людовик XIV, вопреки четко выраженному желанию осторожного Мазарини, приказал, разумеется, произвести инвентаризацию сказочного наследства. Обнаружился неприличный контраст между сказочными богатствами кардинала и пустотой государственных касс. Но Мазарини был защищен доверием, которое оказывали ему королева-мать и Людовик. Он был крестным отцом короля, а его наследники — первыми вельможами государства. Как отказаться от завещания после его принятия? Как признаться перед всей Францией, что сам главный министр ободрал налогоплательщиков как липку? И тогда Кольбер подсовывает Людовику XIV версию, будто во всем виноват один Фуке. Король охотно принимает это искусное и утешительное для него объяснение. Кольбер нападает на суперинтенданта, чтобы отвлечь внимание от дела Мазарини. Он выгородит даже кардинала, утверждая, что последний собирался перед смертью избавиться от Фуке. Сообразуясь с принципами защиты порядочности вообще и достояния государства в частности, Кольбер сумел внушить королю свои «убеждения»: Фуке был и остается взяточником и недобросовестным должностным лицом, который нажился за счет государства и ловко скрыл благодаря невероятному бухгалтерскому хаосу свое собственное лихоимство и растраты своего окружения (Брюанов, Пеллиссонов, Бернаров); он — креатура откупщиков. В довершение «лазурный уж» утверждает, что «белка» вкрапливает своих людей в государственные учреждения, непомерно укрепляет островной маркизат Бель-Иль и, наконец, собирается, в случае своей опалы, открыто вступить в союз с англичанами или, что еще хуже, с испанцами.

Когда же Людовик XIV окончательно убедится в необходимости одним ударом покончить с Фуке, останется всего лишь организовать ловушку: убаюкать Фуке надеждами, устроив ему королевские аудиенции, абсолютно ненужные, но которые льстили его самолюбию, побудить его уступить свою должность королевского прокурора в парламенте; завлечь его куда-нибудь подальше от Парижа, чтобы завладеть его бумагами и арестовать его сообщников. Фуке, хотя его неоднократно предупреждали о кознях Кольбера, на сей раз угодил во все ловушки, расставленные его противником. Более того, его угораздило устроить пышный праздник в Во-ле-Виконт[29]

, где была представлена комедия Мольера «Докучные», пригласить на него короля, принять его так, будто король — он, Фуке, а Людовик — бедный родственник. Такой прием решил его судьбу раз и навсегда. Таким поступком Фуке показал если не свою невиновность (он был и оставался взяточником), то, по крайней мере, свойственное ему простодушие. Все было сделано, чтобы его представить в виде монстра и интригана. А он все показывал, что в нем нет ни капли лицемерия, ни напористости интригана, ни, особенно, скупости, свойственной богачу. Кроме короля и Жан-Батиста Кольбера есть еще немало других людей, жаждущих устранения Фуке. Своим «недобропорядочным богатством» суперинтендант создал себе столько же врагов, сколько и друзей. Его амбиции сталкивались с амбициями других людей, и не только Кольбера. Впрочем, периодическое приношение искупительной жертвы — это ритуал, который существует с незапамятных времен и который призван успокаивать народы. Интересно в данном случае пощупать пульс общественного мнения. Вот, в частности, точка зрения по этому поводу известного в то время поэта, Жана Шаплена, человека, который должен был бы, казалось, возвыситься над предрассудками окружения. Он пишет, забывая о должном академическом тоне, письмо маркизе де Севинье: «Что же это такое, дорогая маркиза? Разве мало ему было разорять государство и делать одиозной фигуру короля в глазах его подданных из-за непосильного бремени, взваленного на них, разве мало ему было использовать все его средства для бессовестных трат и наглых приобретений, не имеющих никакого отношения ни к его чести, ни к его службе, приобретений, которые потом обращались против него же и развращали его подданных и слуг? Надо же было еще, в дополнение к этому распутству и преступлению, создать себе монумент из благосклонностей (реальных или мнимых), из целомудрия стольких благородных дам и держать у себя целый непристойный перечень сношений, которые он имел с ними для того, чтобы крушение его состояния погребло бы и их репутацию под своими обломками?»^{96} Этот угодливый человек перечислил здесь весь официальный список упреков, предъявленных суперинтенданту финансов. Следует заметить, что Во-ле-Виконт (этот маленький Версаль, построенный и оформленный будущими создателями Версаля: Лево, Ленотром, Лебреном) фигурирует в краткой рубрике «бессовестных трат», в то время как плохое управление государственными финансами, сверхобременительные налоги, огромная доля которых ушла неизвестно куда, и «заговор» Бель-Иля занимают в этом обвинительном акте самое важное место.