Людовик XVI и Революция

Какое-то время все стали пускать в ход каменный уголь, но вскоре пропал и он.

Все это оборачивалось проклятиями в адрес г-на де Комартена, купеческого старшины. Его упрекали в том, что он не был осведомлен о нехватке дров, хотя она уже имела место в предыдущем году. Он пытался оправдаться, напоминая, сколь недолго была судоходна река, но все в Париже отвечали на это, что его упрекают как раз за то, что он не воспользовался этим коротким промежутком времени.

Жалобы наделали столько шума, что Парламент решил разобраться, как на самом деле обстоят дела, и выяснилось, что двести тысяч веревочных саженей дров застряло не далее десяти льё от столицы. Все ожидали, что Парламент вызовет к себе купеческого старшину, чтобы отчитать его за непредусмотрительность, но ничего подобного сделано не было, и это привело к тому, что половина негодования, предназначавшегося г-ну де Комартену, обрушилась на Парламент.

Господин Ленуар, напротив, развернул бешеную деятельность, вникал во все лично, расспрашивая всех толковых людей о средствах, какими можно было облегчить общественную беду, и договариваясь с самыми уважаемыми людьми каждого квартала о том, как следует распределять благотворения короля и королевы.

Восемнадцатого февраля нехватка дров сделалась такой, что король собрал совет, и на нем среди прочего было предложено выслать в провинции епископов, аббатов, монахов, интендантов, губернаторов, магистратов и всех причастных к ним лиц; однако средство это показалось совершенно недостаточным и чересчур медленным, и было решено обратиться к другому средству, более действенному: доставить сухим путем тридцать тысяч саженей дров, застрявших недалеко от Парижа. Для осуществления этой меры необходимы были двести тысяч франков, и их выделил король, предоставив ссуду, которая должна была вернуться благодаря временному дополнительному налогу в шесть ливров с каждого воза дров, доставленного в течение двух ближайших недель.

Наконец 21 февраля, после семидесяти трех дней сибирского холода, начала проявлять себя оттепель, теперь уже всерьез.

Кстати, характер парижан, которые все обращают в зрелище, даже в таких тяжелых обстоятельствах не изменил своей привычке: почти на всех перекрестках были возведены обелиски из снега, увешанные табличками с восхвалениями в адрес короля и королевы, которые в этом случае действительно не отстранились от беды и сделали все возможное, чтобы облегчить ее.

Вот одна из таких надписей:

КОРОЛЮ.

Сей хрупкий монумент века не простоит.Но добротой своей, о мой король, в дни лютых холодов

Создал ты памятник прочней, хоть не из меди он отлит:Признательность в сердцах детей и вдов.

КОРОЛЕВЕ.

О королева, чья доброта превыше чар всегда,Ты рядом с мужем-добродеем здесь место заняла.

И хоть сей ломкий монумент воздвигнут изо льда,В сердцах людей любовь к тебе всегда тепла.

ИМ ОБОИМ.

Сей монумент, каких еще не видел небосвод,О августейшая чета, на вид приятней, верно, вам,Чем разукрашенный дворец иль пышный храм,

Какие возвести готов угодливый народ.

Среди этого заледеневшего снега, затворявшего двери домов, и невзирая на холод, доходивший до двенадцати градусов ниже нуля, все продолжали интересоваться литературой и посещать спектакли. Господин де Буффлер, представлявший легкую поэзию той эпохи, сочинял стихи, которые имели огромный успех, а Дюси ставил трагедии, которые с треском проваливались.

Вот как критики того времени судили о каждом из них.

Начнем с трагедии. Несчастью следует оказывать уважение.

«13 января 1784 года.