Людовик XVI и Революция

Вошла в моду чрезвычайно своеобразная песенка, носящая название "Сон г-на де Буффлера". Всем известна оригинальность этого очаровательного поэта, а упомянутое произведение более, чем какое-либо другое, отмечено печатью его таланта.

МОЙ СОН

Ирида юная, поверить можешь ты(Хоть правды нету небывалей!),Что мы под кровом темнотыНе раз с тобою рядом побывали?Едва Морфей глаза мои смежитИ превратит меня в уступчивую сталь,Как ты, всевластнейший магнит,

Влечешь ее к себе, в неведомую даль.Уловку хитрую придумал этот бог,И из магнита эхо тотчас же готово:"Люблю!" кричал так громко я, как мог,А ты за мною повторяла это слово.По прихоти из ряда вон чуднойЯ маленькой рыбешкой стал:Едва крючком ты повела передо мной,Я на наживку клюнул — кончен бал!Когда Морфея доброго я попросил

Устроить мне прогулку по воде,Тебя он в реку тотчас превратил,И я поплыл по ней в ладье.Но вдруг мороз, и ты покрылась льдом.Чтоб толк извлечь из неожиданной беды,К ногам коньки приладил я с трудомИ целый день скользил на все лады.Но вот метаморфоза под конец:Теперь я сладостный нектар,

Из чаши вылился и, о наглец,К тебе теку, неся любовный жар.Лишь капля на тебе, и как чудно:Ты нежной стала, как атлас.Проснувшись, вижу я пятно;Ах, утро снова разлучило нас!»

Без слов ясно, что Шекспир и Дюси были сокрушены этим новым творением г-на де Буффлера.

Однако примерно в это же время подлинная трагедия, почти столь же страшная, как самая страшная выдумка английского драматурга, привлекла внимание парижан.

Мы хотим рассказать об освобождении Латюда, который провел в заключении тридцать лет.

Выше мы упоминали имя прославленного экономиста Кене: он был врачом Людовика XV и г-жи де Помпадур. Однажды король вошел к фаворитке в ту минуту, когда Кене был у нее. Кене вздрагивает, смущается и выходит.

— Да что с вами такое? — спросила его г-жа дю Оссе, эта остроумная горничная, оставившая мемуары, достойные знатной дамы.

— Дело в том, — ответил Кене, — что при виде короля я сказал себе: «Вот человек, который может дать приказ отрубить мне голову, если ему это будет угодно».

— О, — промолвила г-жа дю Оссе, — не стоит этого опасаться: король слишком добр.

Да, король и вправду был слишком добр для того, чтобы ради собственного удовольствия отрубить голову человеку, не причинившего ему никакого вреда, но по собственной прихоти вполне мог отправить его в Бастилию.

И он подобное делал. Свидетельством этому служит Латюд.

О том, как Латюд попал в Бастилию, мы говорили лишь вскользь, поскольку знали, что вновь увидим его выходящим из Бисетра.

Когда он в 1749 году приехал в Париж, это был красивый молодой человек двадцати четырех лет от роду, подающий надежды на будущее, а главное, исполненный честолюбия. Но, чтобы надежно двигаться вперед, ему нужны были покровители.

И вот однажды, когда Латюд прогуливался по саду Тюильри, ломая голову над тем, где можно отыскать таких покровителей, он, проходя позади какой-то скамейки, услышал, как два незнакомца изо всех сил поносят г-жу де Помпадур. Латюд был человек находчивый. Ненависть к фаворитке, в речах этих собеседников звучавшая всего лишь эхом, навела Латюда на мысль, оказавшуюся для него роковой. Мысль эта состояла в том, чтобы сделать покровительницей самое фаворитку, оказав ей какую-нибудь крупную услугу.

Он взял щепоть обычной белой соли, насыпал ее в конверт, написал на конверте адрес г-жи де Помпадур и бросил конверт в почтовый ящик.