Люпофь. Email-роман.

А материалы для этой грустной love story мне передал-подарил мой товарищ и коллега по литературе Пётр Алёшкин (в романе он упоминается как Пётр Антошкин). Домашнев действительно жил некоторое время у него в Москве после исчезновения из Баранова (пусть и название города останется втайне), многое ему порассказал в пьяной откровенности о своём романе со студенткой Алиной, оставил перед расставанием и дискету с love-мэйлами и просто-напросто умолял друга-писателя написать об этом роман. У него, по рассказам Петра, это в навязчивую идею превратилось. Видать, очень уж ему хотелось, чтобы остался-появился памятник его любви. Сам Алёшкин последние несколько лет работает над циклом романов под общим названием «Русская трагедия», уже вышло семь книг, и это только половина эпопеи, так что до камерной, скажем так, повести о любви у него руки не дошли бы ещё лет десять. Да притом Пётр Фёдорович хорошо знает и меня, и моё творчество (как издатель он издавал мои первые книги, с тех пор читает ещё в рукописи-распечатке всё, что выходит из-под клавиатуры моего компьютера). Он решил, что материал аккурат ложится мне в строку. Мол, был у тебя «роман-исповедь» («Алкаш» — Москва: АСТ, 2000), вышел недавно «виртуальный роман» («Меня любит Джулия Робертс» — Москва: СовА, 2005), пора написать-создать и — «email-роман». Притом, он считает, что исповедальная откровенность, свойственная моей сугубо и подчёркнуто реалистической прозе, — это средство, органичный приём для создания реального романного мира, психологически убедительной мотивировки действий героев. Он также отлично знает моё творческое кредо: без «стриптиза души» настоящее реалистическое произведение не создашь. (Тут кстати для самых тупых и непонятливых добавлю: только не надо путать реализм с натурализмом, живопись с фотографией, художественный фильм с телепередачей «За стеклом»…)

Итак, в результате получилась — «Люпофь». Читатель, конечно, заметил-понял, что работы мне досталось не так уж много. Электронная переписка двух любовников сама по себе выстраивалась в стройную композицию с завязкой, кульминацией и развязкой данного романа (в обоих смыслах этого слова). Моя задача состояла главным образом в том, чтобы из более чем тысячи мэйлов отобрать для повествования только нужные (удивительно, сколько лишнего, наивного и даже глупого пишут друг другу влюблённые люди!) и соединить переходными главками-мостиками. Мне даже редактировать мэйлы не пришлось — ляпы-опечатки только поправил.

Эта форма — «email-роман» — по-моему, уже сама по себе предполагает запредельную откровенность. Думаю, большинству читателей и расшифровывать не надо, но на всякий случай поясню, что в XX и тем более XIX веке такое произведение считалось бы «эпистолярным романом». Обыкновенно, мир двух влюблённых — это закрытый мир. Вообще, любовь — это эгоизм двоих. Они укрылись, отгородились в своей любви от всего остального мира, от всех людей. Посторонним вход воспрещён! И обыкновенно, когда писатель (как правило — кто-то из этой пары!) волею, данной ему Всевышним, нарушает табу и вводит-приглашает посторонних (читателей) в этот изолированный мир, он строит свою «экскурсию», конечно же, односторонне, предвзято, комментируя все происшедшие в этом мире двоих события со своей колокольни. Как правило, и эпистолярные романы грешили этим, ибо использовался только творческий приём и сочинял письма за обоих главных героев сам автор, как в «Новой Элоизе» Руссо или «Бедных людях» Достоевского. В романе «Люпофь» каждый из двоих героев сам отвечает за себя, за свой образ, свой внутренний мир, как бы создаёт сам себя, реализуясь, автопортретируясь, исповедуясь в своих электронных письмах.

Но при этом, при полной, казалось бы, откровенности и открытости данной (электронно-эпистолярной) формы в ней присутствует естественная недоговорённость, отрывочность, пунктирность, что даёт волю фантазии читателя, будит-подстёгивает его способность к домысливанию, сотворчеству, догадыванию…

Именно то, что в основу романа «Люпофь» положена подлинная email-переписка — придаёт ему такую достоверность и жизненность. Но тут может возникнуть ещё и такая этическая проблема: а имел ли Домашнев право помимо своих мэйлов давать добро на публикацию и писем-мэйлов другого человека? Имел ли право автор, то есть я, вообще использовать подлинную переписку живых реальных людей в художественном произведении?

Что сказать… Во-первых, стоит обратить внимание на своеобразные индульгенции-эпиграфы к роману. Во-вторых, сентенции типа «У писателя каждое лыко в строку», «Ради красного словца не пожалеет мать и отца» и прочие в том же духе не вчера были придуманы и без них не обойтись в работе творца-реалиста. А в-третьих… Впрочем, к чёрту оправдания: кому претит — пусть не читает!

Но должен всё же сказать-подчеркнуть, что и чересчур откровенные сцены, и порой чересчур «крепкие» слова и выражения в романе «Люпофь» (хотя я целомудренно уж совсем откровенные маты смягчил пропуском букв и многоточием) — не самое главное. Главное, что это роман О ЛЮБВИ.