Люпофь. Email-роман

Почему же — стоп? Боюсь, что начну заниматься подделкой, это так легко. Отсюда берешь мысль, с той полки достаешь чувство и связываешь их при помощи слов, этих черных сук. И в общем выходит: я тебя по-своему люблю. А в частности: я тебя желаю. Вывод: я тебя люблю. И так живут многие мои друзья, уж не говоря о дядюшке и двух моих двоюродных братьях, слепо верящих в любовь-к-собственной-супруге…Многие полагают, будто любовь состоит в том, чтобы выбрать женщину и жениться на ней. И выбирают, клянусь тебе, сам видел. Разве можно выбирать в любви, разве любовь — это не молния, которая поражает тебя вдруг, пригвождает к земле посреди двора. Вы скажете, что потому-то-и-выби-рают-что-любят, а я думаю, что борот-нао-. Беатриче не выбирают, Джульетту не выбирают. Не выбирают же ливень, который обрушивается на головы выходящих из концертного зала и вмиг промачивает их до нитки. Но я один у себя в комнате и плету словеса, а эти черные суки мстят как могут и кусают меня под столом. Как правильно: кусают под столом или кусаются под столом? Какая разница, все равно кусают…»

Моей Алиночке! 27 сентября, 23–30 (Пеня)

Алина, сегодня было у нас заседание кафедры, и все присутствующие (Минутко, В. Т. и др.) спросили меня: ну как там наша Латункина в Москве? Когда я ответил, что не знаю — они ужасно поразились: как, Латункина вам, Алексей Алексеевич, не позвонила, не доложила, всё ли там в порядке и началась ли работа слёта? Что вы — отвечал я, — она, Латункина-то, даже мужика во мне не видит, не то что профессора-филолога и завкафедрой литературы, которого надо держать в курсе литсеминара молодых поэтов… Это, говорю, во-первых, а во-вторых, вы же знаете, какая напряжёнка в Москве с телефонами и интернет-центрами! Почти как в Геленджике. Поцокали языками и — отстали. Но мой авторитет-имидж в их глазах ещё более понизился. Я как будто бы в сейф за бумагами полез и незаметно слезу с глаза (правого) вытер-высушил… Тоска!

Не пропадала бы ты, а?

Уже соскучившийся беспредельно Алексей Алексеевич Домашнев.

Моей Алине, 28 сентября, 23–56 (Понимаю…)

Алина, родная!

Понимаю: ты купаешься в поэтическом океане слёта, тебе не до меня. Грустно!

У меня взбесился комп (что добавляет настроения!), стёр и переустановил Виндовс и второй день переустанавливаю все программы.

Погода вносит свою лепту: дожжи (даже — дожжжжжжжжи!) с грозами — мокрядь и сырость. Ох-хо-хо! Бля-а-а!

А уж Фаулз — вообще подкузьмил: я завидовал, как хорошо любят друг друга 50-летний его автогерой и 20-летняя девушка-актриса, а она в очередной главе прислала Дэниелу пространное письмо-исповедь, как она трахнулась с другим, как он «входил» в неё, как половой акт чудесно продолжался у них более часа… Тьфу! Все вы, бабы… (Останавливаюсь!!!)

Если завтра никакой весточки от тебя не получу, ты уже станешь для меня Алиной Наумовной (зри адресат мэйлов).

До встречи, всё-равно-любимая! Жду и скучаю!!!

Домашнев.

Алине Наумовне, 29 сентября, 23–11 (Однако!)

М-м-мда-а-а! Алина, слов нет, одни эмоции. Видно, права эскимосская поговорка: с глаз долой — из сердца вон, однако!

Не вздумай при встрече (если она будет) уверять, будто НЕ СМОГЛА позвонить или мэйл прислать… НЕ ХОТЕЛА!!!

Ку-ку! Пошёл блудовать. По-русски говоря — сношаться.

Привет Москве!

Алексей.

Не моей Алине, 30 сентября, 23–32 (Экзистенциальное…)

Не моя Алина!

Помню в первом «разлучном» мэйле я написал, что Баранов без тебя пуст. Увы, оказалось, что вообще весь мир без тебя пуст. Причём в прямом смысле. Ощущение такое, что тебя вообще нет в этом мире, ты мне приснилась, ты мне пригрезилась, и это — сладко-жестокая шутка вышних сил…

Хотя, конечно, краешком реалистического своего мозга я понимаю-осознаю, что ты сейчас находишься в вагоне и, может быть, едешь-возвращаешься в Баранов… (Кстати, странная символика событий: как только барановский скорый — если ты только едешь с ним — тронулся от Павелецкого вокзала в 22–10, как в Баранове хлынул ливень, хотя весь день был солнечным.)