Лога

Слушая Каллистрата, Скоробогатов вдруг беспокойно завозился, достал из кармана увесистый вороненый браунинг и положил его возле себя.

На Безыменке его встретил Телышков обычными словами:

— Все благополучно, Макар Яковлич!

— Врешь!.. Давай-ка мне, позови Никиту Сурикова

Суриков, громко постукивая березовой балодкой, вошел и встал у дверей.

— Ну, «шибко-сторож», рассказывай, как проворонил в ночь на пасху. Нахристосовался, поди, накануне праздника?

— Не…

— Чего нет?

— Не пил… Трезвый был, как стеклышко!

— Как склянка?

— Не…

Суриков исподлобья смотрел на хозяина налитыми кровью опухшими глазами.

— Ну, как дело-то было?

— Урядник был, выспрашивал…

— Что мне урядник. Я, хозяин, тебя спрашиваю.

Никита потоптался, обводя глазами комнату, и глухо проговорил:

— Темно было, филинья много было…

— Какого филинья?

— Ну, филинов много налетело, и все время буткали в лесу, а в лесу-то хоть шары выткни.

— Причем тут филины?

— А больно их много налетело… Не люблю я эту птицу… Жутко… Ну… я и ушел в караулку, а потом слышу, народ… Я было кричать, а они к самой глотке револьверы подсунули…

— Ну?

— Ну и все…

— И ушли?

— Не… Слышал я, как там орудовали…

— Чего орудовали?

— А кто их знает. Бают, диомид брали.

— Ну, а потом, когда ушли?

— Чо?..

— Чего ты сделал, как ушли эти люди?

— А я чего?.. Как я?.. Они подложили на порог бомбу и говорят: — «Как, — говорят, — выйдешь, так и ахнет»

— Ну?

— А как — я?..

— Чего ты?

— Сидел…

— Сидел?!

— А что мне башку свою подставлять, что ли? — нетерпеливо заговорил Никита. — Жисть-то мне дороже твово диомиду. Я и так всю ночь просидел, задницу отсидел.

— Да и бомба-то не бомба, Макар Яковлич, а просто банка железная с песком, — вмешался Телышков.

— А я почем знаю? Ты и сам утром-то отскочил от нее, как ошпаренный, — сердито крикнул Суриков и, решительно повернувшись, пошел. — Негож, не надо — уйду! Недорого дано! — и, хлопнув дверью, он закончил свою речь веским словом.

В этот день Скоробогатов позвал ингуша Гайнуллу и спокойно сказал:

— Ваши услуги мне теперь не нужны. Получите расчет и уезжайте.

Ингуши исчезли не только с приисков, но и из Подгорного. Население облегченно вздохнуло. Скоробогатов тоже успокоился; теперь ничто не напоминало ему о Пылаеве.

XXIV

Владения Скоробогатова расширились, он захватил и смежные Акимовские лога. Об этом мелкие старатели еще не знали.

Объезжая как-то раз верхом лога, он наткнулся на «шаромыжника».

На воротке работала Фимка. Она постарела, тело стало костлявым.

«Истрепалась, — подумал Скоробогатов, — одни мослы остались»…

— Кто там? — спросил он, указывая на шурф.

— Гурьян, — испуганно глядя на Скоробогатова, ответила Фимка.

Сошников вылез и, сбивая с ног бурую липкую глину, Растерянно поздоровался.

— Право есть у тебя на это место? — спросил Макар не отвечая на почтительный поклон Гурьяна.

Гурьян смешался:

— Я… Я, Макар Яковлич, пробу беру, чтобы наверняка заявку сделать.

Скоробогатов подумал, прищурив глаза:

— Валяй… Только ты того, интерес-то мне неси… Я дороже даю — по четыре с полтиной.

— Хорошо, — поправляя смятую фуражку, согласился Гурьян.

— Смотри все, — слышь?..

— Ладно, ладно, Макар Яковлич! — уже в догонку закричал Сошников.

На другой день Скоробогатов побывал у Маевского. С этого дня он стал зорко следить за работой Гурьяна.

Дня через два к нему заявился Ахезин и спросил:

— Ты, друг ситный, решетом прогроханный, не видишь, у тебя под носом шаромыжат хищники?

— Кто?

— Гурька…

— Знаю, не твое дело!

Ахезин посмотрел на Скоробогатова снизу вверх и расхохотался: — Э-э-э! Умен!

— В чем дело?

— Так я, про себя!

— Нет все-таки?..

— Ну, чего ты добиваешься? Тебе, поди-ка больше знать, что ты замыслил.

— Не понимаю я тебя, Исаия Иваныч.

— Ты давно меня отвык понимать, а я вот все еще тебя понимаю и вижу, насквозь тебя вижу, куда ты метишь, какие турусы на колесах подводишь.

— Ничего ты не видишь.

— Ну, так до увиданья! Шибко прошу у тебя прощенья за мое беспокойство.

Ахезин нахлобучил картуз и отправился, постукивая палкой и напевая что-то божественное.

Вечером пришел Сошников. Он боязливо переступил порог, снимая фуражку.

— Давай проходи, проходи, — добродушно проговорил Скоробогатов. — Принес?

— Принес!..

— Да ты не бойся… Смело сдавай, как в контору сдаешь.

Гурьян запустил руку в глубокий карман плисовых шаровар и вынул красную тряпицу.

Макар развернул и залюбовался. Красноватым светом освещало заходящее солнце небольшую, но увесистую кучку платиновых крупных зерен.

— Ого!

— Силов мало у меня, Макар Яковлич!

— Что так?

— Порода крепкая.

— Зато и платина крепкая.

Макар добросовестно расплатился. Утром на другой день он заехал к Гурьяну. На вороте у шахты никого не было. В шалаше спала Фимка. Из глубины шахты глухо доносились удары молота. Макар заглянул в черную яму. Гурьяна не видно было. Каждый удар молота сопровождался тяжелыми вздохами и звуком:

— Кха… кха… кха…

Скоробогатов быстро пошел прочь от шахты, обдумывая, что предпринять, если Сошников докопается до хорошей жилки. Совесть нашептывала ему, что он недоброе замыслил против старого своего работника… Он сказал сам себе: