ЛоГГ. Том 4. Военная хитрость

— Герцог Лоэнграмм, я рассматривала трёх человек, как возможные цели похищения. Среди них я прежде всего исключила бы из списка ваше превосходительство. Даже если бы исполнитель, граф Ланцберг, был нацелен на вас, то этого не одобрил бы Феззан, который тайно дёргает его за ниточки. Следом, я исключаю из списка вашу сестру, графиню Грюневальд. Потому что маловероятно, чтобы граф Ланцберг даже рассматривал её в качестве объекта. Поэтому остается третий, кто удовлетворяет целям и заказчика и исполнителя.

— И кто этот третий?

— Тот, кто сейчас носит корону императора.

Райнхард не выглядел удивлённым. Он сам пришел к тому же выводу, что и Хильда, но его голос всё же прозвучал скептически.

— Так вы считаете, что этот стихоплет собирается похитить императора?

— Для графа Ланцберга это не похищение. Для него это — акт спасения юного господина из рук врага. Против такого у него нет предубеждения, наоборот, он с удовольствием бросится исполнять эту миссию.

— С поэтом всё понятно. Но что насчёт другой стороны? Что выиграет Феззан от похищения императора?

— Это мне пока не ясно. Во всяком случае, он ничего не проиграет, если его роль в этом деле официально останется не раскрытой.

— Действительно, вы правы.

Райнхард кивнул, признавая, что рассуждения Хильды, вероятнее всего, очень близки к истинному положению вещей. Её выводы учитывали и утилитарную натуру Феззана, и характер Альфреда фон Ланцберга, не критикуя их.

— Итак, это снова феззанский Чёрный Лис? Он никогда не выступает сам, только играет на флейте, прячась в тени занавеса. И другие пляшут под его музыку, как этот стихоплёт, с которого он тоже урвёт свой клок.

В негромком голосе Райнхарда прозвучало отвращение. Он не испытывал симпатии к никчёмному поэту, и ему была ненавистна мысль, что глава Феззана Адриан Рубинский снова может оказаться в выигрыше.

— Фройляйн Мариендорф, я предполагаю, что анонимный донос о явлении Ланцберга и его сообщника в столицу, был получен от одного из феззанских шпионов, так?

— Да, я уверена, что ваше подозрение обоснованно.

На какое-то мгновение Хильде показалось, что Райнхард сейчас улыбнётся. Но молодой и прекрасный канцлер Империи снова обратил взгляд своих льдисто-голубых глаз за окно, и его лицо приняло суровое выражение, когда он отдался бегу своих мыслей.

II

Ненастная погода перешла и на следующий день, и утром центральное кладбище столицы было укрыто пеленой мелких капель, которые можно было назвать и дождём, и туманом. Ряды голубых елей, в ясные дни сверкавшие как кристаллы в солнечном свете, стояли в торжественной тишине, окружённые белёсой мглой.

Оставив лэндкар ожидать её, Хильда захватила букет душистых лилий с золотыми лучами и пошла по выложенной камнями дорожке. Ей потребовалось три минуты, чтобы дойти до могилы, к которой она направлялась.

Захоронение не выглядело величественным, и слова, начертанные на белом могильном камне, были очень простыми:

Здесь покоится мой друг Зигфрид Кирхайс.

467-й год, 14-е января — 488-й год, 9-е сентября.

Хильда стояла перед могильной плитой, и её белые щеки были влажными от капель дождя. «Мой друг». Много ли существует людей, способных понять истинный вес и значение этих двух слов? Райнхард удостоил своего рыжеволосого товарища, который спас ему жизнь, множества наград и почестей. Гросс-адмирал Империи, военный министр, начальник штаба Верховного командования и главнокомандующий имперскими войсками. Три высших воинских должности империи были присвоены одному человеку, о чём тщетно мечтали многие военачальники до него. Посмертно, Райнхард признавал, что его друг значил много больше, и на могильном камне были начертаны слова, смысл которых был весомее всех наград и почестей.

Хильда положила букет лилий на мокрую холодную могильную плиту. Она не знала, усиливается или ослабевает цветочный аромат из-за влажности. С самого детства она не интересовалась ни цветами, ни куклами, и её добрый, здравомыслящий отец считал это результатом наследственности и окружения.

Хильда так и не познакомилась с Зигфридом Кирхайсом, пока тот был жив. Но в позапрошлом году, во время мятежа Кастропа, только победа Кирхайса спасла жизнь отца Хильды, графа Франца фон Мариендорфа. Оставаться в долгу было против жизненных правил Хильды, а в этом случае она считала себя обязанной Кирхайсу. Накануне Липпштадтской войны, Хильда уговорила своего отца, что необходимо договориться с Райнхардом, чтобы обеспечить безопасность дому Мариендорфов, и одним из аргументов было то, что в прошлом году Кирхайс спас графа от верной гибели. Свои собственные достижения Хильда оценивала не слишком высоко.

Зигфриду Кирхайсу не было равных в способностях, в интуиции и в преданности. Он был на высоте и когда действовал в паре с Райнхардом, как его советник, и в индивидуальных операциях во время мятежа Кастропа, битвы при Амритсаре и Липпштадтской войны. Если бы он был жив, то в войне против Союза мог бы достичь свершений, меняющих ход истории.