Логово

Только сейчас Малютин осознал, что из распахнутой гермодвери, ведущей из тамбура в чрево убежища, устойчиво тянет аммиачным запахом деревенской выгребной ямы или вокзального туалета.

Но первые бойцы уже входили через нее в огромное помещение, противоположная стена которого терялась во мраке.

Посреди зала стояли ряды того, что Малютин сначала принял за полки или стеллажи – как в супермаркете. Но нет. Это были двухъярусные нары.

– Это помещение для укрываемых, – объявил Токарев. – Оно предназначалось для трехсот-пятисот человек.

Вначале ученому показалось, что на некоторых полках кто-то сидит. Но, приглядевшись, он понял, что это были ворохи одежды: старые пуховики, дубленки, даже штаны и свитеры.

И такие же тряпичные кучи лежали на полу – на первый взгляд без всякого порядка, но при ближайшем рассмотрении – по какой-то системе. Чем ближе к центру зала, тем плотнее. Их было около двадцати.

«Тут их лежбище», – понял Николай.

Лоб его покрывала испарина. От плесени хотелось чихать. Было не так уж холодно, но его бил озноб.

«Неужели кому-то могло быть здесь уютно?»

Малютин огляделся. Справа и слева от него солдаты шли, держа свои «калаши» наготове. У многих магазины были скреплены изолентой по два. С тварями эти парни собирались воевать, как с «духами» в Чечне или Афгане.

Изо рта вырывался пар. Здесь было холоднее, чем наверху.

Огромный подвал, казалось, никогда не закончится. Он располагался под большей частью здания. Но даже его размеры не мешали воздуху здесь быть затхлым и смрадным настолько, что даже у привычного к этому после своих дальних вылазок Николая тошнота подступала к горлу и глаза начинали слезиться.

В воздухе клубился туман, казавшийся густым, как клейстер. Фонарей было явно недостаточно. Даже идущего в трех шагах человека было трудно разглядеть.

– Попробуйте врубить генератор, – приказал полковник. – Вдруг еще фурычит.

Несколько человек кинулись в генераторный отсек, который нашелся за ближайшей дверью. Там же была и фильтровентиляционная камера.

Через минуту лампы мигнули и зажглись. Не все, но больше половины.

Темнота сразу отступила, затаившись только в самых дальних углах.

Маленький отряд двинулся вперед. Полковник, окончательно стряхнувший с себя апатию, овладевшую им наверху, отдавал команды больше жестами, чем словами, – взмахами руки. Но все его понимали. Ступали легко, так что в тишине было хорошо слышно, как где-то капает вода.

Вдоль стен и по потолку змеились трубы разных цветов. Некоторые проржавели до трухи, другие были абсолютно целые. В некоторых местах на стенах и трубах Малютин заметил странный мох, который был не зеленого цвета, а серого. Он казался засохшим, но только на первый взгляд. Скорее всего, он был живым и рос. В тех местах на полу, где скапливалось много влаги, попадались колонии грибов, похожих на amanita phalloides, известную большинству как бледная поганка.

Все вместе это вызывало у Малютина всего одну ассоциацию. Первобытная пещера.

Токарев держался чуть в стороне от всех. Когда он остался без своей свиты, его ореол альфа-самца потускнел. При нем теперь находился только Юрий, который вроде бы был не только слесарем, но и сапером. Они обменялись парой фраз. У обоих, как заметил Малютин, были рюкзаки, тогда как большинство свои вещи забрать в суматохе не успели.

Остальные подчинялись Токареву только с оглядкой на полковника. По сигналу майора пять человек – другие, не те, которые обследовали генератор, – отделились и осмотрели небольшой отсек, скрывавшийся за незапертой стальной дверью – в противоположной стороне от тамбура, из которого они попали в убежище.

Малютин был бы рад пойти с ними, потому что на табличке значилось «Медицинская комната».

Но они вернулись очень скоро, мотая головами.

По их словам, ничего полезного там не было. Только битое стекло, пустые блистеры и склянки, а также ржавые приспособления вроде стетоскопов и скальпелей.

Когда тьма отхлынула, Малютин увидел грязные, покрытые потеками воды стены с частично обвалившейся штукатуркой и краской, из-под которой проступали голые кирпичи и бетон. Но кроме потеков, вызванных, очевидно, грунтовыми водами, там было что-то еще.

Линии. Нетвердые, кривые, змеящиеся. Нанесенные куском угля, а может жирного мыла, который кто-то держал нетвердой рукой. В нескольких местах линии сливались во что-то узнаваемое, похожее на круг, квадрат и короткие штрихи, в которых Малютин, приглядевшись, увидел солнце, домик и силуэт человека.

«Чушь собачья! Всего лишь трещины на штукатурке и…»

Малютин не успел это обдумать, потому что лампы внезапно погасли. Снова стало темно.

– Его не оживить, – покачал головой майор. – Там не солярка уже в баке, а вода.

В наступившем мраке Николай чуть не споткнулся о детский велосипед, тревожно звякнувший. Перешагнул триммер для стрижки лужаек. Шедший поблизости Воробьев случайно пнул старый чайник, который покатился по полу с грохотом, заставившим кого-то из бойцов выстрелить в потолок из автомата. Хорошо хоть одиночным. Эхо еще долго рокотало в зале, и заглушил его только мат самого сержанта.