Лох

В один из таких вечеров, когда Санечка был особенно в ударе, прочитав своей юной слушательнице главу о типах цивилизаций и движении по кругу человеческой истории, Любушка назадавала ему столько глубокомысленных вопросов, свидетельствующих о ее неподдельном интересе к философскому опусу, что осталась ночевать в Саниной комнатке и вышла оттуда уже утром, щурясь на изрядно поднявшееся над соседним островком солнце и босыми ногами ощущая тепло дощатого крыльца. А Тезкин как ни в чем не бывало продолжал дрыхнуть под нежными взглядами своей возлюбленной, и мутен был его сон — ему снилась Козетта.

Так они прожили все лето. На веревках, как несколько лет назад в тез-кинской судьбине, снова сушились рядом обдуваемые онежским ветерком его и ее трусы, рубашки и майки. Метеоженки на Любу сперва косились, но была она бесхитростна, работы никакой не чуралась, в свою очередь готовила на кухне и помогала снимать показания с приборов. К ней быстро привыкли и не ставили в вину, что живет она с мужиком нерасписанная.

Однако северное лето обманчиво и коротко. Вскоре снова задули холодные ветра и зажглись над Онегой звезды. Люба собралась зимовать и говорила только, что съездит домой за одеждой, а с Тезкиным вдруг случилась странная вещь. Он почувствовал, что ему хочется остаться одному. Он не мог объяснить, как и откуда появилось в нем это желание. Не было ничего, что раздражало бы или не нравилось ему в этой кроткой девушке, ни разу не заикнувшейся об обычных девичьих поползновениях, которых он так некогда добивался от других, и чем-то даже напомнившей ему Катю, но, быть может, именно по этой причине Тезкин опять затосковал.

Его все чаще тянуло побродить в одиночестве по лесу, и она легко его отпускала. Он перестал брать ее с собой на рыбалку, и она терпеливо его ждала, не читал ей больше глав из своего труда, и она не задавала никаких вопросов, была послушна и так же нежна, как прежде. И сам столько раз брошенный, битый-перебитый Александр с ужасом подумал, что оставлять человека в сто крат труднее, чем быть оставляемым.

Он просыпался порою ночами при свете месяца и глядел, как она легонько дышит, обхватив рукой подушку, и понимал, что сил сказать правду у него не хватит. Но поделать с собой Тезкин ничего не мог. Чем ближе была зима, тем сильнее ему хотелось, чтобы она уехала. Он мучился и не знал, то ли сказать ей об этом тотчас же, то ли перед самым ее отъездом. сказать, чтобы она не возвращалась. Он не мог решить, что будет для нее горше. В этих лицемерных мужских мытарствах прошло почти три недели, пока однажды Люба, так же ясно и ласково на него глядя, не промолвила сама:

— Ты не бойся, Саша, я уеду и останусь там. Тезкин вздрогнул, а она продолжила:

— Я возле тебя погрелась немного и дальше пойду. Ты-то как жить станешь? Отсюда куда сбежишь, когда невмоготу сделается?

— В прорубь, — буркнул Тезкин.

— В прорубь? — отозвалась она певучим голосом, ничуть не испугавшись. — В прорубь ты не бросишься. А вот маяться тебе еще долго. Ты прости меня, милый.

— За что? — пробормотал он, сбитый ее тоном.

— А за то, что я твоей нежностью попользовалась, а в тебе теперь тоски столько прибудет. Не казни себя. Ты ведь не у меня брал, а мне давал.

«Врет, — подумал Тезкин, — нарочно придумала, чтобы я себя не изводил. Вот порода какая — на костер пойдут, а все улыбаться будут.».

— Только дай мне еще недельку пожить, — проговорила она, и почудилось ему или нет, что мелькнули у нее на ресницах слезы…

Она уехала в самом конце сентября в тихий и серый безветренный день. Над островом кружили жирные чайки, прилетевшие вслед за катером, над водой висел туман, и Тезкину казалось, что ни он, ни она не выдержат расставания.

«Да что же это такое, — прошептал он в неудержимой злобе против самого себя, — что ты за человек такой? Зачем ты ее отпускаешь, ведь нет и не будет женщины, которая стала бы тебя терпеть.».

Уже поднимаясь по трапу. Люба обернулась, махнула ему рукой, как будто уезжала на три дня и скоро должна была вернуться. Так думали все стоявшие на берегу люди, ибо правды они никому не сказали. Тезкину хотелось выть, на нее глядючи. Она что-то крикнула, но тут взревел мотор, и он не расслышал ее слов. Люба скрылась в каюте, и одинокий мой герой остался на причале со всеми своими нелепостями и невзгодами.

Он вернулся домой в пустынную светелку, где лежал на столе недописанный труд и стояли две недопитых чашки чая, и вдруг разом ощутил, какую страшную совершил ошибку. Впору было броситься обратно, схватить моторную лодку и ехать в Петрозаводск — судьба, проклятая его ведьма, обменявшая на жалкое существование его свободу, снова над ним посмеялась, творя свой веселый эксперимент и глядя с высоты, как он корчился, как рвал и метал, пересыпая весь мир проклятьями, и наконец упал без сил на кровать. Несколько раз стучались к нему в дверь перепуганные соседи, но Тезкин не отзывался. Прошла ночь, к утру поднялся ветер, слезы его иссякли, он лежал недвижимый в комнате, где была она еще в прошлую ночь, и поверить, что сам ее выгнал, Саня не мог.