Ломаный сентаво. Аргентинец

Моряк был ещё жив. Но на вид напоминал скорее распухшую кровоточащую куклу, чем человека. Из глаз, рта, ушей сочилась кровь. Кровь запеклась под ногтями, каждая царапина на теле истекала кровью. Удо не подавал признаков жизни, но Клим видел, что на его шее всё ещё пульсирует вена, и хотел тронуть за плечо, но его тут же схватили за руку сразу два туземца.

— Оставь, — догадался Фегелейн. — Он потому до сих пор цел, что даже зверьё обходит его стороной. Он насквозь пропитан ядом.

Тот путь, на который ещё не так давно понадобился день, они проделали, не успело солнце подняться в зенит. Им помогали двигаться, едва не волоча под руки, тащили, хватая за куртку. Клим услышал рёв водопада, а затем увидел склон. Выбравшись из устланной зеленью чаши, они снова оказались рядом с плато. Здесь, под открытым небом и солнцем, теперь уже туземцам казалось неуютно. Дикари постоянно оглядывались на родные джунгли, а потом вдруг исчезли. Фегелейн с Климом поискали их взглядами, затем пожали плечами.

— Странно, — сказал Фегелейн и тяжело сел на камень.

— Что бы это значило? — поддакнул Клим.

Вокруг росли редкие деревья, вздымались нагромождения камней, и всюду желтела жухлая трава. Совсем не так, как внизу. Позади приглушённо гудел водопад, а впереди слепил бесконечный горизонт.

— Куда они исчезли? — спросил Клим.

— Уместнее спросить, почему они нас оставили. Такое чувство, что что-то их здесь пугает, — ответил Фегелейн, зажимая рану на руке. — Даже для дикарей нелогично отпустить, чтобы подвергнуть новым испытаниям. Это не простое место, что-то они хотели нам этим сказать или показать.

Оглянувшись, Фегелейн неуклюже взобрался на гору камней, и неожиданно Клим услышал его радостный крик:

— Ну, за такое и часов не жалко! Живём, Вилли! Взбирайся, ты должен это видеть сам!

Всего в сотне метров, спрятанные под срубленными ветками и маскировочной сетью, стояли три грузовика.

— Откуда они здесь? — едва сдержал нервный смех Клим.

— Это машины Бормана! — захохотал Фегелейн. — Зелёные дети джунглей точно знали, что нам нужно! Выбирай любую!

Глава восьмая

Плющ до самой крыши и завешенные бордовыми шторами окна. Прежде жёсткое плетёное кресло, теперь невероятно удобное и располагающее к звенящему молчанию. Как же мало нужно, чтобы повернуть мироощущение вспять. И небольшой домик с потерявшими былую свежесть стенами неожиданно превращается в дворец у склона горы. Тихое зелёное озеро становится морем. Неизменным остаётся лишь ощущение невероятного спокойствия. Оно обволакивает, убаюкивает, стирает из памяти лишнее, пугающее, отталкивающее. И уже сомневаешься — было ли всё в действительности? Пираньи, анаконда, кровожадные пигмеи, призрачное золото? И не плод ли это воспалённого воображения, напёкшего голову безжалостного аргентинского солнца? Но Клим понимал, что именно так организм включает защитную реакцию: стереть, забыть, выбросить из памяти! Однако раны на теле и синие следы на руках — как безжалостный нашатырь для пытающихся спрятаться в раковину небытия воспоминаний.

— Бедный мальчик, — с тоской вздыхает Ольга Павловна, беря ладонь Клима в свои тёплые и мягкие руки. — Сколько же тебе пришлось пережить.

— Твой рассказ действительно невероятен, — соглашается Сергей Ильич.

Он отрешённо теребит газету и, неспешно кивая, повторяет:

— Крайне невероятен. Вчера при подозрительных обстоятельствах скончался наш мэр Хуго Кабрера, и поговаривают, что его отравили. Все газеты трубят только об этом, а я уже и забыл о такой важной новости. Мар-дель-Плата гудит, а все мои мысли — только о твоих похождениях.

Клим задумался, не пропустил ли чего, и, вспомнив, полез во внутренний карман.

— Возьмите, — протянул он крохотный ТК с въевшимися в рёбра рукоятки потёками сока зелёной травы. — Он спас мне жизнь.

— Если он твой спаситель, зачем возвращаешь? — отмахнулся Сергей Ильич. — Оставь. Лучше отблагодари его чисткой и смазкой. О диких племенах я слышал, но считал, что всё это по большей части легенды. Когда наши докеры напьются в корчме у Паскуале, то и не такое услышишь.

— Сергей Ильич, Гитлер жив, — напомнил Клим.

— Да-да, ты уже говорил. Тебе же говорил Фегелейн. А где гарантии, что это не фантазии недобитого нациста, разглагольствующего о новом рейхе?

— Серж! — вступилась Ольга Павловна. — Ты всегда сомневаешься, но Клим видел Бормана!

— Оленька, — улыбнулся Сергей Ильич, — я рад, что этот негодяй понёс заслуженное наказание, и не сомневаюсь в правдивости слов Клима. Но всё дело в том, что Клим хочет донести всему миру, что самый главный негодяй жив! А для этого слов недостаточно. Нужны факты, документы, доказательства. Если советская Россия обратится к правительствам мировых держав, опираясь лишь на слова Клима, то кто её станет слушать? Но я понимаю, куда ты клонишь. И об этом мы с тобой говорили не раз. Пойми, нет уже той нашей России. Мы для коммунистов — чуждый классовый элемент. В данный момент я чувствую, как в тебе клокочет кипяток страстей, а нужен холодный душ логики.