Ломбард шкур и костей

Во время допроса Трент испытывал к нему не более чем презрение, хотя и делал вид, что во время допроса симпатизирует Карлу и даже понимает его. Для Трента Карл был всего лишь еще одним допрашиваемым субъектом. Если он кому-нибудь сочувствовал, то это родителям Карла Ситона, которому было семнадцать лет отроду.

У Трента начала болеть челюсть. Он не знал, что такое головная боль, вместо этого из раза в раз боль не могла обойти его челюсть. Это могло показаться смешным, но оно так и было на самом деле, как всегда во время допросов, будто наказание, которого ему было не избежать. Почему наказание? «Я всего лишь занимаюсь своей работой». Ужасней всего были претензии Лоты.

И сейчас ему было ясно, почему Карл Ситон признался во всем. Еще одна ступенька к вершине очередного триумфа. Лота уже не занимала места в его жизни, чтобы об этом можно было говорить, даже если он знал, что больше она его не слышала. Даже если бы она и осталась с ним навсегда, то он все равно не смог бы больше находиться с ней рядом.

Боль в его челюсти усилилась, и он попробовал зевнуть. Может, это как-нибудь прогнало бы боль. Ему не хотелось лезть в ящик стола за болеутоляющими таблетками. «Может, с болью помогут справиться мысли о Лоте?» — подумал он.

Он достал из диктофона кассету и подписал, протер стол и просмотрел в блокноте записи его встреч на следующий день. Пора уходить домой, возвращаться в пустой заброшенный дом, где Лота была лишь одиноким привидением. Больше идти ему было некуда.

2

В Монументе занятия в школе закончились в последнюю пятницу июня, и наступили летние каникулы, но Джейсону Доренту концом учебного года почему-то показался именно этот день. Именно для него каникулы начинались лишь в понедельник. Выходные, как ему всегда казалось, принадлежали прошедшей неделе. Ведь по субботам и воскресениям он все равно никогда не появлялся в школе.

Он собирался встать как можно позже, но открыл глаза, когда противным писком начал сигналить будильник. Большие прямоугольные цифры высвечивали «6:32». Джейсон улыбнулся. Еще лежа в постели, он с наслаждением подтянулся, подумав об ожидающих его ленивых летних днях — не обязательно ленивых, потому что на следующей неделе начинался летний дневной лагерь. Но в ближайшие два месяца больше не было ни уроков, ни домашних заданий.

Что было важно, у него был неплохой учебный год в средней школе Монумента. Во втором полугодии не терпелось оказаться в списке лучших учащихся школы, хотя ему казалось, что удача значит больше, чем способности. Он был рад, что седьмой класс был позади, и надеялся, что восьмой будет легче. Но у него было чувство, что это не так. Он всегда усердно занимался, чтобы его успеваемость не падала. Ему казалось, что другим учеба давалась легче, что для них полугодия пролетали одно за другим, завершаясь хорошими оценками на экзаменах, ответами на уроках, поднятыми руками и похвалами учителей. Но Джейсону с его застенчивыми ответами, даже если он был хорошо подготовлен дома, все это давалось с великим трудом. Он старался не оказаться в центре внимания, иначе чувствовал, как наливаются кровью щеки, и начинает биться сердце.

Как бы то ни было, в ближайшие два месяца в школу ему ходить было не надо. Он вздохнул, и, заерзав ногами, скинул с них одеяло. Он знал, что летний лагерь будет без пикников, но и без уроков и контрольных, к тому же он заведет новые знакомства. А с кем он давно знаком, о них он на время забудет, особенно о тех, кто на школьных переменах постоянно портил ему жизнь. С ним никто не был жесток, не издевался и не отпускал в его адрес какие-нибудь шутки, а лишь попросту никто не замечал — его все игнорировали. Он всего лишь желал участвовать в играх и общаться с одноклассниками. Как обычно в школьном кафе он садился где-нибудь один, и даже, когда кто-нибудь мог подсесть к нему за стол, то чувствовал себя донельзя одиноко. С ним редко кто-нибудь разговаривал или о чем-нибудь спрашивал. Когда кому-нибудь из одноклассников все-таки приходилось к Джейсону за чем-нибудь обращаться, то это носило неопределенный характер, будто сказанное им самом деле ни кого не интересовало, и их внимание тут же переключалось на что-нибудь совсем другое.