Лондон. Прогулки по столице мира

В этих залах начинаешь понимать, что, вопреки общепринятому мнению, американцы, пожалуй, не лучшие в мире охотники за сувенирами. На протяжении веков британские солдаты и моряки с завидным постоянством пополняли коллекцию трофеев. Только представьте себе, что солдаты после каждой битвы подбирают какую-нибудь вещичку на память, чтобы послать домой маме. После битвы при Ватерлоо офицер медицинской службы, майор Уильям Уимпер установил очень высокий стандарт, присвоив цепь с садовых ворот Хогмонта! Но солдатский подвиг забывается быстро, и реликвии военных лет служат напоминанием о былых победах.

Стремление сохранить все, что предположительно может быть связано с именем героя нации, доведено до абсурда в экспонате под названием «Бутылка портвейна, часть коллекции вин лорда Нельсона, находившейся на корабле «Виктори» во время Трафальгарского сражения». Скоропортящийся продукт, бутылка вина пережила Трафальгар, а лорд Нельсон — нет! А как вам экспонат под названием «Спирт, в котором было законсервировано тело лорда Нельсона на борту «Виктори» по пути домой»? Или — «Зонтик герцога Веллингтона».

Бродя по этому удивительному и захватывающему музею, я и наткнулся на Маренго — коня светло-серой масти, 57 дюймов в холке, которого Наполеон купил в Египте после битвы при Абикуре. Этот конь стал любимцем Наполеона и носил императора, в частности, в битве при Маренго, откуда и взялось его имя, а также под Иеной, Ваграмом и при бегстве из-под Москвы. Всем известно полотно Верне, посвященное переходу через Альпы: Наполеон на этой картине изображен верхом на Маренго.

Увы, ныне от Маренго, гордо ступавшего в былые дни по карте Европы, остался один скелет. Он помещен под стекло и стоит будто на цыпочках, что производит жуткое впечатление. При взгляде на этот череп, эти ребра и металлические стяжки, удерживающие скелет в целости, пробирает дрожь и невозможно отделаться от мысли: «Почему же его не похоронили как положено?» Ведь что бы потомки ни говорили о том или ином воине, лошадь этого воина, как жена Цезаря, всегда вне подозрений.

При Ватерлоо Маренго был ранен, а после низвержения Наполеона конь стал собственностью лорда Петре. Затем его купил генерал Ангерштайн, использовавший Маренго как жеребца-производителя в своем поместье в Или. О коне всемерно заботились, а когда он умер от преклонного возраста, из его копыт изготовили две табакерки (одна по сей день находится в караульной Сент-Джеймского дворца); скелет же, к сожалению, сохранили.

Разглядывая беднягу Маренго, я вспоминал знаменитых лошадей — из истории, из литературы, из легенд; все они по-прежнему молоды и прекрасны в людской памяти, ибо никто не видел их печальных останков: Эль-Бурак, конь, вознесший пророка Мухаммеда на седьмое небо; Буцефал, который покорился лишь Александру Великому; Пегас, крылатый конь Аполлона; Ксанф, конь Ахиллеса; Инцитат, которого безумец Калигула назначил консулом; Ламри и Спумадор, скакуны короля Артура; Грани, конь Зигфрида; Розабель, любимая верховая лошадь Марии Стюарт; Дженни Геддес, кобыла Роберта Бернса. Среди комических лошадиных образов на ум первыми приходят Росинант, жеребец Дон Кихота, и тощая страдалица Гриззл, потрусившая с доктором Синтаксом на спине на поиски Живописности.

Все эти лошади — настоящие, живые и прекрасные образы. И таким же, до этого момента, для меня был и Маренго. И даже когда во время представления какая-нибудь белая лошадь флегматично стояла посреди огней фейерверка с актером на спине, образ настоящего Маренго оставался в неприкосновенности. Его копыта слишком твердо стояли на земле пастбищ страны бессмертия.

Как бы мне хотелось, чтобы несчастные останки этой лошади убрали в запасники и показывали только ветеринарам.

4

Эшафот, на котором был обезглавлен Карл I, был возведен на уровне нижних окон Банкетного зала, возле современного входа в музей. В то время — в 1649 году — Банкетный зал был не отдельным зданием, как сейчас, а частью беспорядочного лабиринта внутренних двориков и построек всех времен, составлявших дворец Уайтхолл.

Под прямым углом к Банкетинг-хаус примыкало более раннее строение с четырьмя фронтонами, закрывавшее вид на Вестминстер. Потом следовало краснокирпичное здание с башенками — привратницкая Холбейн-Гейт, похожая по стилю на нынешние ворота в конце улицы Сент-Джеймс. С другой стороны улицы находилось еще несколько построек. А потому сцена казни короля разворачивалась в тупиковой улочке или во внутреннем дворе.