Лонг-Айленд [litres]

– Этого я не говорил, – перебил ее Ларри. – Я сказал, что вы ели друг друга.

– Когда это было? – спросила Эйлиш.

– Я же тебе сказал. В Голод. Во времена Великого голода[5].

Не успели они отъехать от аэропорта, как Ларри принялся рассказывать Эйлиш о книге, которую ему подарил мистер Дакессян.

– Розелле он тоже подарил, но она ее с собой не взяла.

– Она слишком тяжелая. Я прочту ее, когда вернусь. Но дядя Фрэнк дал мне другую, и я прочла ее в самолете.

– Это книжка той женщины, – сказал Ларри.

– Ларри, я сама в состоянии рассказать маме про свою книжку.

Розелла порылась в сумке.

– Она называется «Цена моей души», Бернадетт Девлин[6], – сказала она, доставая книгу в мягкой обложке.

– А моя – «Великий голод»[7], – сказал Ларри. – И в ней говорится, что вы ели все, до чего могли дотянуться, включая друг друга.

– Что значит «вы»? – спросила Эйлиш. – Честное слово, Ларри!

– Там так написано. Не стреляйте в меня, я прочел это в книге.

– В самолете он зачитывал вслух самые страшные места, чтобы все слышали.

– А как твоя книга? – спросила Эйлиш.

– В начале она очень грустная, а потом мне захотелось познакомиться с Бернадетт Девлин. Я восхищаюсь ею. Если бы она приехала в Эннискорти, когда мы там будем, это было бы потрясающе.

За Эшфордом Эйлиш нашла тихое место, где можно остановиться.

– Мне нужно кое-что сказать вам обоим. Ваша бабушка в Эннискорти ничего не знает о том, что случилось у нас дома. Ничего! Она уже старенькая, и это ее сильно расстроило бы. Поэтому ни слова! Ни единого! И ремонт в ее доме не делался годами. Я не знаю, в каких комнатах мы будем спать. Но не жалуюсь. Ваша бабушка очень гордая и очень ранимая.

– Как ей достался этот дом? – спросила Розелла, когда они выехали на дорогу.

– Что ты имеешь в виду?

– Бернадетт Девлин пишет, что католики не могли получить жилье.

– Это было на Севере.

– А на Юге не так?

– Нет, на Юге не так.

Пока Эйлиш доехала до Арклоу, Розелла и Ларри уже уснули. В разговоре с ней они не упомянули ни отца, ни итальянскую бабушку. Эйлиш гадала, знают ли они, что Тони ей не пишет.

* * *

Проводя языком по зубам, она все еще ощущала вкус его губ. Утром в гостиничном номере Эйлиш пообещала, что позвонит ему из телефонной будки в конце Парнелл-авеню, хотя ей и трудно будет выбраться из материнского дома.

Вчера, когда она спросила у стойки в отеле мистера Фаррелла, мистера Джима Фаррелла, молоденькая горничная сразу же отослала ее в номер на верхнем этаже.

День выдался ясный и погожий; они могли бы прогуляться, но Эйлиш знала, что они останутся в номере, пока завтра утром ей не придет время уходить. Джим, в рубашке с короткими рукавами и в носках, смущенно открыл дверь.

– Я немного прилег, – сказал он.

– Не позволяй мне… – начала Эйлиш и увидела двуспальную кровать. Она улыбнулась тому, как легко все оказалось.

– По-моему, комната неплохая, – сказал Джим. – Может быть, тесновата по сравнению с номерами в американских отелях.

Эйлиш не стала ему говорить, что ни разу не останавливалась в американских отелях.

Она сняла туфли и некоторое время спустя легла в кровать рядом с Джимом. Он поцеловал ее. Завозился с пуговицами на ее блузке. Эйлиш хотелось шепнуть ему, что спешить некуда, что она пробудет с ним до утра.

* * *

Вечером Джим набрал номер на телефонном аппарате рядом с кроватью. Эйлиш слышала, как он заказывает столик на двоих к восьми.

– Мы идем в ресторан? – спросила она.

– Это тихое место. Ресторан итальянский. Все будет хорошо. По четвергам я часто туда хожу.

В городе Джим уверенно ориентировался в потоке машин и припарковался в переулке. В ресторане он попросил свободный столик в глубине зала. Ресторан был освещен только настольными лампами, поэтому никто их здесь не заметит, поняла Эйлиш, усевшись за столик. Джим попросил ее сделать заказ для них обоих.

– Ничего экзотического, но удиви меня. Я всегда заказываю одно и то же. Но сегодня, когда я ужинаю с экспертом…

– Приятно слышать.

– Я до сих пор не уверен, американка ли ты, – заметил Джим, когда принесли вино и первое блюдо.

– Думаю, я стала американкой, когда проголосовала против Никсона. Тогда я почувствовала себя американкой.

– У меня в пабе была компания завсегдатаев, – сказал Джим. – Они знали все про политику, про Север, английскую политику, американскую политику. Так что я много слышал про Никсона.

– И что ты о нем думаешь? – спросила Эйлиш.

– Я удивился, что его поймали на таком пустяке, – ответил он. – Учитывая остальные его прегрешения.

– Ты имеешь в виду Уотергейт?

– Это нельзя назвать незначительным событием, но мне оно показалось таким. Возможно, из Америки это видится по-другому. Должно быть, Ирландия тоже видится из Америки по-другому.

– Я не понимаю, почему здесь я ничего не слышу о Дерри и Белфасте, – сказала Эйлиш. – Я-то думала, тут везде будут флаги и демонстрации. В Америке, если ты ирландец, все хотят с тобой об этом поговорить.