«Лонгхольмский сиделец» и другие…

– Разрешите выразить вам мою искреннюю благодарность! – радостно воскликнул Баташов. – Позвольте отбыть к месту назначения?

– Не спешите, прежде чем вы направитесь в Псков, с вами по приезде из Царского Села, хотел поговорить государь император, – охладил пыл Баташова генерал-квартирмейстер.

– Но мне пока еще нечего доложить Его Величеству о своей работе, – недоуменно взглянул на Пустовойтенко генерал.

– Мне кажется, что государя будет интересовать не только оперативная обстановка на участке Северного фронта, но и некоторые итоги вашей работы с архивом Ставки и, в частности, недостатки в руководстве войсками его предшественника.

Явно намеренно Пустовойтенко не произнес имени великого князя Николая Николаевича, но сделал на последнем слове ударение и многозначительно взглянул на Баташова.

– Вы понимаете, что Его Величество желает от вас услышать? – спросил он.

– Видимо, о просчетах командующих в руководстве войсками, – задумчиво промолвил контрразведчик, гадая о том, что кроется за этим каверзным вопросом…

– Вы же неоднократно присутствовали на совещаниях в Ставке и знаете, чем руководствовалось прежнее Верховное командование при разработке стратегических планов! – возбужденно воскликнул Пустовойтенко, явно досадуя на непонимание Баташова.

– Вы имеете в виду самоустраненность от планирования операций и пьянство Верховного, – ответил Баташов, – так это ни для кого не секрет. А еще все в Ставке прекрасно знают, что Данилов, наш непризнанный «Наполеон», планировал все операции. Янушкович не глядя подписывал карты, а великий князь представлял все это как свою задумку. И был довольно резок по отношению к любому, кто пытался хоть частично поправить эти его стратегические замыслы, которые зачастую заканчивались для нас плачевно. Скажу больше: все наши победы благодаря стойкости и мужеству русского солдата были победами тактическими, а поражения благодаря бездарным командующим – поражениями стратегическими. С самого начала военной кампании наши войска начали терпеть поражение за поражением, а добытые большой кровью победы Николай Николаевич и его штаб своей нерешительностью и недальновидностью превращали в заурядные бои с огромными потерями. Все это и привело к тому, что мы потеряли не только Галицию, но и западную часть Царства Польского вместе с Варшавой…

– Ну, наверное, не надо докладывать государю в такой резкой и категоричной форме, ведь Николай Николаевич все-таки его дядя, – прервал Баташова генерал-квартирмейстер…

– А еще, знакомясь с архивом Ставки, – продолжал Баташов проигнорировав реплику Пустовойтенко, – я понял, что большинство назначений высшего командного состава происходило далеко не по деловым качествам. В архиве сохранились письма высокопоставленных просителей, протежирующих своих родственников и друзей на высшие командные и штабные должности, на которых стоят визы Верховного о назначении отставных генералов на ту или иную должность. Я думаю, что государь непременно разберется с кумовством и отправит рукоположенных дядей-бездарей в отставку.

– Ну зачем же так категорично отзываться обо всех назначенных Николаем Николаевичем офицерах? – неожиданно возмутился Пустовойтенко. – Вы не боитесь своим излишним откровением перед Его Величеством нажить себе врагов?

– Мне бояться нечего, ведь я не в тылу подвизаюсь, а еду на фронт, – откровенно ответил Баташов, смело взглянув в глаза своего нового начальника. По тому, как тот увильнул от его прямого взгляда, контрразведчик понял, что, возможно, и путь самого Пустовойтенко в штаб фронта, а затем и в Ставку был явно кривым и нечистым.

– Завтра Его Величество прибудет в Могилев, – сухо промолвил генерал-квартирмейстер. – В 11.00 вам, Евгений Евграфович, надлежит быть в штабе и ждать приглашения на аудиенцию.

– Слушаюсь, ваше превосходительство! – щелкнув каблуками, так же сухо ответил Баташов. – Честь имею!