Лопе де Вега

Для Микаэлы де Лухан вопрос о соблюдении траура не стоял вовсе, смерть ее мужа позволила ей полностью отдаться своему любовному увлечению и даже, похоже, освободила от обязанности заниматься актерским ремеслом, за которое теперь она уже не держалась столь упорно, как прежде. Лопе был необычайно возбужден открывшейся ему истиной, сколь неожиданный поворот может сделать жизнь, обходя различные препятствия и суля огромное счастье. Богатство формы и содержания этого гармоничного мира, каковым была для Лопе семья Микаэлы де Лухан, было главным фактором, определившим долговременность их любовной связи. Вот что он говорит о главном своем богатстве, которое желал сохранить во что бы то ни стало:

У меня нет ничего в сем подлунном мире,Ни травинки, ни унаследованной от

Предков пашни, которую орошаетПот двух тянущих плуг быков.Нет у меня ни кораблей, ни ренты, ни состояния.А есть лишь у меня побеги плюща,

От нежных объятий коих,Столь похожих на супружеские,Дрожит листва зеленого тополя.

Лусинда, если твое сердцеНе противоречит моему,Пусть встречу я старостьВ твоих объятьях

И мы вместе преодолеем Лету!

Странник в своем отечестве

Это волнение чувств как нельзя лучше соответствовало веселому, резвому, живому «нраву» пера Лопе. В конце декабря 1603 года он закончил свой второй роман, о котором мы уже упоминали, — «Странник в своем отечестве». Он был опубликован в феврале 1604 года в Севилье, где тогда еще находился Лопе, издателем Клементе Идальго, тотчас же отнесшим один экземпляр благородному и блестящему меценату Хуану де Аргихо. Посвящен сей роман был другому знатному вельможе — Педро Фернандесу де Кордове, маркизу де Приего (возможен вариант Приехо. — Ю. Р.). В своем произведении Лопе осмелился на некоторые интересные и даже дерзкие новшества. Так, например, чтобы прямо и непосредственно перейти от жизни к творчеству, он позаботился о том, чтобы поместить свое творение под знак заступничества своей возлюбленной, а потому поместил, якобы по настоянию издателя, во главе сонма хвалебных стихотворений, превозносивших заслуги автора романа, драгоценный сонет Камилы Лусинды. Кстати, на протяжении тех лет, что Лопе и Лусинда, то есть Микаэла, были вместе, он никогда не упускал случая, чтобы опубликовать множество стихотворений, сочиненных им самим и приписанных его музе, про которую всем было известно, что она даже не способна поставить на листе бумаги свою подпись! Еще один способ соединить, слить воедино любовь и творчество, а, быть может, при этом еще и уверовать в свою собственную волшебную силу, превращающую его в талисман, способный изгнать злых бесов из враждебно настроенных критиков.

Похоже, Лопе и вправду хотел защитить свое творение от всяческих нападок тройным щитом символов: к официальному одобрению со стороны сильных мира сего и к поэтическим панегирикам он присовокупил обширный пролог, в котором четко и ясно объявил, какие цели он преследовал, создавая сие произведение. Без ложной скромности констатируя тот непреложный факт, что произведения его имеют большой успех у публики, в особенности в театре, он наносит в прологе очень точно рассчитанные удары по своим завистливым клеветникам и хулителям. Обильно цитируя Аристотеля, Катона, Цицерона, Горация и Сенеку, он демонстрирует свою недюжинную эрудицию в сфере классической литературы, а затем признается в том, что хотел бы обрести заслуженную славу в области «ученой» литературы. В полном соответствии с идеалами, провозглашенными Тридентским собором, он также обильно цитировал и Библию. Итак, он предпринял множество предосторожностей, возможно, они оказались весьма полезны, так как роман имел большой успех (шесть переизданий менее чем за десять лет и перевод на английский язык), но в то же время подвергся яростным нападкам со стороны одного из собратьев Лопе по перу. Звали сего одаренного, но язвительного и злобного господина Алонсо Альварес де Сориа. Интересно, что бесстрашный, удачливый в любви Лопе, увенчанный лаврами популярности и успеха, ощутил перед публикацией необходимость выработать для этого произведения настоящую стратегию защиты. Вероятно, он чувствовал себя как бы зажатым в тиски между одобрением толпы его восторженных поклонников и яростным неприятием со стороны своих недругов, немногочисленных, но влиятельных.