Лопе де Вега

В контексте со всем вышесказанным следует упомянуть о том, что в прологе Лопе приводит список 218 своих пьес, цитаты из коих фигурируют в прологе (это своеобразное свидетельство его присутствия на театральной сцене и требования признания его законных прав на то, что мы сейчас называем интеллектуальной собственностью, это установление авторского права). Надо также особо сказать о роскоши титульного листа первого издания, который представляется нам настоящей «боевой машиной», созданной для победы над завистниками. Итак, представьте себе следующую картину: по обе стороны страницы на пьедесталах возвышаются пилястры, поддерживающие карниз, увенчанный фигурой Пегаса, символом поэтического вдохновения. Под карнизом располагается величественный фронтиспис, где доминируют две симметрично размещенные аллегории: слева — фигура преступной, смертоносной Зависти, кинжалом пронзающей человеческое сердце; справа — фигура спокойного, безмятежного странника, совершающего паломничество и преисполненного добродетелей. Символический контраст составляли эти аллегории со знаменитым щитом с родовым гербом, украшенным теми девятнадцатью башнями, что стоили Лопе стольких яростных нападок его врагов. Это было вызывающе дерзкое напоминание, подтвержденное недвусмысленным рисунком с идущей под ним изящной лентой с надписью на латыни: «Velis nolis, Invidia, Lupus est aut unicus, aut peregrinus», что означает: «Желаешь ты того или нет, Зависть, Лопе — либо единственный, либо исключительный». Автор, с некоторой долей лукавства напоминая в этой надписи о названии своего романа, сыграл на многозначности слова «peregrino», которое в испанском языке, как и в латыни, означало, во-первых, «странник, паломник», а во-вторых, «особенный, странный, единственный, исключительный, чудесный». Так вот, для Лопе было очень важно противопоставить себя как особенного — «странника» в области литературы той яростной зависти, жертвой которой, как он предвидел, ему суждено было стать. Неужто он, как пророк, предвидел ту жестокую литературную войну, что разразится лет десять спустя и не пощадит его? Но в то время, о котором мы говорим, ему надо было вывести на сцену нового персонажа, «странника в своем отечестве», являвшегося «эхом» его личного литературного опыта, к тому же фигуру довольно парадоксальную. Действительно, идея странствия и паломничества по традиции и в явной зависимости от семантики термина всегда как бы предполагала, что странник или паломник совершает путешествие в дальние страны, перемещаясь в непривычную обстановку, отчего происходит своеобразный «отрыв от корней». Однако Лопе в своем романе заставляет своего главного героя и других персонажей перемещаться только внутри территории, находящейся между городами Барселоной, Валенсией, Сарагосой и Толедо. Это был способ напомнить о том, что ощущение новизны и потерянности в непривычной обстановке далеко не всегда обязательно связано с географией, с удалением на большие расстояния, а может быть, связано и с какими-то внутренними процессами, с углубленным изучением самого себя и своего родного края. Для Лопе это был удачный случай продемонстрировать еще раз свою верность тому, что было для него важнее всего, а именно верность родной земле, Испании, ограниченной очертаниями Иберийского полуострова; кстати, он сам никогда не пересекал этих границ.