Лопе де Вега

Это было как раз то время, когда Лопе без устали повторял всем и каждому, кто только соглашался его выслушать, что «нет ничего выше победы, чем та, что человек одерживает над самим собой, но в то же время ничто и не доставляет таких мук». Эта сентенция свидетельствует о том, что он вел борьбу с самим собой, а также и со своей репутацией. Из некоторых свидетельств нам известно, что Лопе, первое время весьма забавлявшийся теми шуточками, что ежедневно отпускали по поводу его столь непривычного целомудрия проститутки с его улицы, затем был вынужден всячески сдерживать себя. Он все более и более походил на человека, загнанного в ловушку поддразниваниями, сыпавшимися на него со всех сторон, в том числе и из уст его господина, раздраженного его моральными терзаниями. Заподозрить, что Лопе пребывал именно в таком состоянии, позволяет отрывок из письма, адресованного герцогу: «Если с момента принятия сана мне было бы дано бесстыдным образом познать женщину, да будет тогда угодно Господу, тому Господу, частицу тела коего я, недостойный, ежедневно беру в руки, лишить меня жизни раньше, чем это письмо дойдет до Вас». Это отрицание, без сомнения, искреннее в тот момент, когда Лопе его делал, кажется, вполне вписывается в его состояние постоянного беспокойства, ибо все, что имело касательство к женскому полу, тревожило его, повергало в панику. Он писал герцогу: «Вооружились ли Вы святыми реликвиями, прежде чем начали сей разговор, защитили ли Вы себя? Не воспользовалась ли она Вашей беззащитностью, когда Вы на нее взглянули, не пробормотала ли она несколько слов, едва растворив уста? Ведь Вам известно, что именно так они действуют, чтобы околдовать». Мысли о «женском мире» неотступно преследовали Лопе, становясь навязчивой идеей и выводя из себя. Быть может, он возомнил, что «Безумная» околдовала его во время обычных встреч с людьми театра? Однако, похоже, одних прелестей молодой актрисы было достаточно, чтобы покончить с самыми твердыми решениями Лопе, которому уже не удавалось справиться со своими пылкими страстями, слишком долго сдерживаемыми.

Прозвище «Безумная», бывшее несомненным определением грубости, резкости и неуправляемости нрава его обладательницы, указывало, в чем сегодня сходятся все исследователи, на знаменитую актрису Лусию де Сальседо, чей портрет написал Салас де Барбадильо. Эта женщина, обладавшая невероятно пылким темпераментом, прославилась естественностью своей игры на сцене и пикантным, соблазнительным, сладострастным характером своих танцев. «Одна только кожа ее лица источала столько же любовного яда, сколько весь блеск красоты ее тела. Ее глаза, чья голубизна соперничала с голубизной небес, смотрели вызывающе. Рот, чуть крупноватый, казалось, специально был создан таковым, чтобы все могли по достоинству оценить великолепные зубы, и было бы преступлением приговорить эти уста оставаться сомкнутыми». Она была дочерью и внучкой директоров театров и вышла замуж за актера, как это и полагалось, чтобы стать актрисой, за некоего Херонимо де Угарте, преждевременно скончавшегося в Кастилии, где она и получила свое прозвище вскоре после того, как овдовела. В период между 1607 и 1610 годами она служила в труппе прославленного Алонсо де Рикельме, но в январе рокового 1616 года исполнила роль Сесилии на премьере комедии Лопе под названием «Посев в добрую почву». Представление было дано труппой Эрнана Санчеса и происходило в присутствии автора. Поддался ли Лопе ее очарованию в тот день? Сегодня ничто не позволяет нам это узнать. Вполне возможно, именно эта встреча подвигла его на путешествие в Валенсию и породила множество слухов. Однако вместо того чтобы пытаться восстановить обстоятельства приключения, о котором нам достоверно ничего не известно, лучше рассматривать это происшествие как некий перелом в более или менее упорядоченной жизни Лопе. Тем более что внезапная болезнь, вероятно, спутала все планы этого галантного приключения, задуманного наспех, и развеяла все пылкие мечты. Без сомнения, по причине такой неудачи отношения с «Безумной» окончились в Валенсии, несмотря на то, что циничная актриса попыталась всячески унизить Лопе в разговорах и пересудах, чтобы очернить тот образ поэта, который Лопе так старался создать и поддерживать в умах и душах других, а может, и в своей собственной.

Конец, ставший началом

Этот эпизод, до недавнего времени вызывавший возмущение и порицание исследователей, возможно, по стечению обстоятельств был всего лишь «грехом намерений». А если среди соотечественников Лопе и ходили какие-то слухи, как утверждали некоторые, они были очень ограниченны и не поколебали репутации Лопе-священника, ибо после его возвращения из Валенсии его наградили почетным званием, очень высоко ценившимся в то время, а именно званием сборщика налогов Апостольской палаты.