Лопе де Вега

Но Лопе знал, что эта страсть не будет развиваться без борьбы, без яростных битв, и эти баталии оставят в его поэзии и в его переписке следы тех чувств, что терзали его сознание и совесть. Разумеется, ничто не могло удержать его душу от страстного волнения, но вскоре он ясно ощутил необходимость не забывать о своем долге и своих обязанностях. Вот так он оказался в нелегком положении между любовью и покаянием.

Попытки платонической любви

Это любовное влечение ни в коей мере не исключало его желания осуществлять свою деятельность в качестве духовного лица, а также не повлияло и на его решение оставаться в лоне Церкви. Более того, он желал приобщить к своей новой жизни очень набожную душу, хотя и не принадлежащую к церкви, к монашеству, ибо для этого она была приспособлена менее, чем чья-либо иная душа на свете.

Соединение таких свойств, как пылкость и искренность, представляло собой самый короткий путь, чтобы привести Лопе к сильнейшей драматизации жизни. Наблюдатель же в данном случае, заняв свое место на позициях морали, не увидел бы в этом любовном увлечении человека, пребывающего в сане священника, ничего, кроме самого простого и верного способа соединить святотатство и смертный грех.

Действительно, если Лопе был священником, то донья Марта де Неварес-Сантойо (таково было полное имя дамы) была замужем, к несчастью — неудачно. Существовали ли обстоятельства, которые в большей мере могли поспособствовать тому, чтобы разразилась невиданная буря страстей? Лопе полностью отдавал себе в том отчет и выражал свое понимание в патетическом восклицании: «Да будет проклята любовь, противопоставляющая себя небесам!» Это восклицание можно назвать разоблачительным, ибо оно свидетельствует о том, сколь жестокая борьба происходила в нем; свидетельствует оно и о том, что он ощущал отчаяние и тревогу, ибо не был расположен бросать вызов Господу. Действительно, бесполезно было бы искать в Лопе непокорный дух восставшего против небес Дон Жуана, человека, вознамерившегося презреть терпение Господа; еще в меньшей мере в нем следовало бы искать наглую безнравственность Казановы. Лопе понимал, что он творит, и это понимание греховности его любви рождало в нем чувство вины, тем более глубокое, что он если и не выставлял напоказ свою частную жизнь священника, то и не скрывал ее. Он не только никогда не отрекался от своего статуса лица духовного, но и использовал его, чтобы усиливать драматизм своего существования.

Для начала Лопе попытался сохранить свою добродетель, не преступая границ любви платонической, в которой, как ему казалось, он видел убежище, где сможет процветать гармония. Он писал герцогу Сесса: «Уверяю Вас в том, что эта любовь — духовная; но, увы, она доставляет мне такие муки, что кажется, будто ниспослал мне ее скорее Плутон, чем Платон, ибо все царство тьмы, весь ад будто состоит в заговоре против моего воображения». Эти грешные мысли изливались на бумагу в виде сонетов, в которых выражал свои чувства священник, коим Лопе был и коим он оставался:

Когда мои грешные руки несут тебя, Господь,Когда я поднимаю на алтарь невинную жертву,

Я сознаю, что мое безрассудство преступно.И я поражен, сколь ты добр.Иногда моя душа трепещет от страха,Иногда я предаюсь нашей возвышенной любви

И, преисполнившись раскаяния, у края пропасти,Я пребываю между надеждой, страхом и болью.

Находясь на краю пропасти, которую Лопе сам для себя создал, не имея сил отказаться от любви, он цепляется за дела и слова добродетели. «Я люблю ее, — писал он герцогу, — так, как любил бы монахиню, и чтобы с ней поговорить, я выковываю непреодолимые препятствия, гораздо более непреодолимые, чем монастырские решетки». Он даже поверял герцогу свои мысли о любви почти небесной, которую он будет рад воспевать в своих платонических творениях. Так родились многочисленные сонеты, в которых он, следуя поэтическому обычаю того времени, представлял себя в виде птицы, попавшей в ловушку:

Я похож на птицу, протестующую против манка,

Когда она, попав на дереве в ловушку,Бьется в жадной смоле на твердой ветке,Выщипывая перья и мечтая о свободе.И чем более она бьется, тем более запутывается.