Лопе де Вега

И если теперь прибегнуть к свидетельствам других лиц, появившимся гораздо позже пророческих рассуждений Луиса Росиклера, то перед нами возникнет портрет человека, физическому и духовному обаянию которого противостоять было очень и очень нелегко. Статный брюнет, мужественный, с хорошими манерами, он покорял всех своим высоким ростом и прекрасным телосложением, легкостью и непринужденностью обращения. Он был исключительно пропорционально сложен, хотя в его движениях иногда угадывалась некоторая нерешительность и неуверенность; натура у него страстная, увлекающаяся, сильная и в то же время благородная и доброжелательная. Лукавый и одновременно нежный взгляд выразительных глаз, высокий лоб, свидетельствующий о великом уме, нос с еле заметной горбинкой, про которую говорят, что она напоминает чуть изогнутую траекторию полета стрелы, чувственный рот с четко очерченными губами, над которыми пробивался тот легкий пушок, что появился «под воздействием поцелуев первой любви», как он сам позже напишет в «Доротее», — все это придавало ему облик «первого любовника» и дарило необъяснимую по силе власть. Его юношеская свежесть, еще сохранившая нечто вроде аромата детства, делала его попытки оказывать знаки внимания дамам очень трогательными; эта сдержанность, словно бывшая проявлением тонкой души, внезапно прекратившей излияния своих самых сокровенных чувств, этот завораживающий голос, который вспоминали все, кто знавал Лопе, чтобы подчеркнуть, сколь сильное влияние он имел на окружающих, — все в нем притягивало словно магнитом. В нем не было ни капли слащавости, зато было много благородства, что проявлялось в изысканнейших манерах. Он весь словно источал душевный пыл и здоровье. Сила его воздействия на людей была просто поразительна. Честолюбец и страстный любовник, уживавшиеся в нем, облегчали ему путь, убирая с него многие препятствия, которые он сам же для себя порой и создавал.

По возвращении с Азорских островов Лопе переживал один из тех периодов, когда все силы человека направлены на то, чтобы жизнь била ключом и чтобы можно было насладиться ею во всей ее полноте. И вот такой Лопе покорит многие умы и сердца мужчин и женщин, которые подпадут под непреодолимое воздействие его поэтического гения.

Первые литературные успехи

Вот почему, вновь оказавшись в Мадриде, Лопе быстро обзаведется друзьями и знакомыми. В его ближайшем окружении будет немало таких, как он, то есть людей, одолеваемых страстью к литературе, и всех судьба увенчает по-разному. Некоторые станут знамениты, обретут мировую славу, как, например, Сервантес, бывший старше Лопе на пятнадцать лет; другие же, как, например, Линьян де Риаса, довольствуются скромным, но достойным местом в истории литературы, а третьи, такие как, например, Хуан Баутиста де Бивар, Феликс Ариас Хирон, Луис де Варгас Манрике, Мельчор дель Прадо, насладившись радостями признания и успеха при жизни, погрузятся в пучину забвения, и сегодня о них известно лишь очень немногим специалистам.

Успеху Лопе во многом содействовали и его харизма, и его литературные способности; вскоре его произведения оказались очень востребованны: их ждали, с ними мечтали ознакомиться, их читали в кругу семьи, их цитировали, и это способствовало росту его зарождающейся славы. В результате его пригласили принять участие в двух поэтических сборниках, в которых были представлены произведения очень разнородные: речь идет о «Духовном саде» Педро де Падильи и о «Книге песен» («Кансоньере») Лопеса Мальдонадо. Год спустя Сервантес в «Песне Каллиопы», служившей эпилогом к «Галатее» (только что опубликованному пасторальному роману), воспел талант Лопе. Превознося достоинства перевода поэмы Клавдиана «Похищение Прозерпины», сделанного Лопе еще в подростковом возрасте, Сервантес не только продемонстрировал, сколь велик его интерес к творчеству молодого поэта, но и показал также, сколь близкие и тесные отношения связывали двух авторов. Решительно и твердо, используя свой авторитет известного писателя, Сервантес взывал к Обществу любителей изящной словесности и к своим читателям, требуя признать талант молодого собрата по перу: «Никто, насколько мне известно, не смог бы опровергнуть столь явную истину — его талант, и я говорю об этом во всеуслышание ради Лопе де Вега». Позднее он воспел поэтический дар Лопе в прекрасном сонете: