Лорд поневоле

Кольцо было сильно потертое и буквы трудно было разобрать.

– Каково ваше полное имя, Гвенда? – спросил Чик, возвращая кольцо.

– Гвенда Доротея Мейнард, – отвечала она.

– Значит, ваша мать тоже была Мейнард? И отец тоже?

Она молчала. Чик почувствовал, что ему не хватает воздуха.

– Гвенда… – начал он в третий раз, но снова умолк в самом начале фразы.

Теперь он узнал ее тайну! Эта мысль наполняла его радостью. У Гвенды не было мужа! Кольцо принадлежало ее матери! Он вспомнил ее слова о том, что актриса бывает в гораздо лучшем положении, если она замужем и муж готов в любую минуту прийти ей на помощь…

Весь остаток дня он словно парил в воздухе, но всякий раз, когда он хотел заговорить с ней, красноречие предательски покидало его.

Гвенда видела это и не решалась ему помочь.

Вечером они опять направились в казино, и миссис Фиббс на этот раз предусмотрительно запаслась двумя столбиками пятифранковых монет.

И тут на Чика снизошло вдохновение. Он избрал отчаянный путь, но ведь и его положение было не из лучших…

– Гвенда, – произнес он наконец, – приходите в нашу гостиную через час. Вы узнаете нечто такое, что может… что может вас поразить, Гвенда.

Она слегка кивнула ему и вернулась к столу. Чик выждал некоторое время и, не замеченный дамами, спустился в бар.

– Добрый вечер, сэр, – приветливо улыбнулся бармен.

– «Кловер-Клуб», – бросил Чик решительно, пресекая его шутливые излияния. – Два «Кловер-Клуба», побыстрее!

Он проглотил оба бокала один за другим, и, казалось, они не произвели никакого действия. Он был ошеломлен. Неужели он так быстро сделался алкоголиком? Он был готов заказать третий, когда почувствовал начало этого дивного внутреннего горения и присел на табурет дожидаться полного эффекта. Теперь он был смел, как молодой лев. Он направился в отель…

– Гвенда, – начал Чик, обращаясь к большой вазе с нарциссами, – я хотел вас попросить…

Он чувствовал такую уверенность в себе, что от души желал, чтобы она появилась в этот самый момент. Но оставалось еще десять минут до ее прихода, и ему приходилось довольствоваться этой вазой.

– Гвенда, я хотел бы вам кое-что сказать, но мне неприятно сознавать, что я был вынужден выпить два коктейля, чтобы поддержать в себе мужество… Поэтому вы, пожалуйста, не позволяйте мне вас целовать!

Она что-то долго не приходила, а он чувствовал себя таким усталым, как никогда в жизни. Он пробрался в свою темную спальню и прилег на постель.

– Гвенда, – бормотал он, – я знаю, что я подлец, что я нарушил свое слово… но, Гвенда…

…Чик проснулся, когда горничная принесла ему чай. За время службы она привыкла видеть джентльменов, столь ревностно поддерживающих высокий стиль, что они ложились спать в полном парадном костюме, в визитках и даже во фраках, поэтому она ничему не удивлялась.

Чик переоделся и вышел к завтраку. У Гвенды был немного рассеянный вид, как будто она не выспалась.

Чик пододвинул стул к столу и сел.

– Я нарушил свое слово, Гвенда, – начал он неловко. – Я обещал вам…

– Вы обещали мне, Чик, что я узнаю от вас нечто такое, что меня поразит, – сказала она, наливая ему кофе. – Теперь я знаю, и я поражена!

– Что вы знаете, Гвенда? – спросил он встревоженно.

– Что вы ужасно храпите.

Наступила мертвая тишина.

– Я уезжаю в Лондон, – добавила Гвенда.

Чик заерзал на стуле.

– Вы не исполнили вашего обещания… не пить. – Голос ее задрожал.

– Вы меня видели вчера? – спросил он, готовый провалиться сквозь землю.

Она утвердительно кивнула.

– Но почему… почему вы меня не остановили? – пробормотал он.

Она бросила на него убийственный взгляд.

– Я никогда не думала, что вы потом уснете, как младенец!

Глава 11.

ШАНТАЖ, ПОМОГАЮЩИЙ РАЗРЕШЕНИЮ БРАЧНОЙ ПРОБЛЕМЫ

Когда Джегг Флауэр досиживал срок своего заключения в Тулузе, тюремное начальство разрешило ему читать книги для наставления его на путь истинный. Начало одной из них он хорошо запомнил. Оно гласило:

«Жили-были двенадцать оловянных солдатиков; все они были братья, потому что все были сделаны из одной старой оловянной ложки».

— Вот это, – чертыхнулся Джегг Флауэр, отбросив назидательную книгу, – это как раз и делает тюремный режим во Франции таким непопулярным среди образованных классов!

Его глубокомысленное замечание было тотчас передано начальнику тюрьмы, и так как Джегг Флауэр был накануне освобождения, почтенный чиновник, питавший добрые чувства к этому изысканному банковскому грабителю, послал ему однажды вечером целую кипу английских и американских газет.

– А вот это, – заметил Джегг, разворачивая «Нью-Йорк Геральд», – это и человечно, и роскошно! Взгляните, Франсуа! Передайте господину начальнику мои поздравления и засвидетельствуйте ему мою возвратившуюся преданность!

Франсуа, надзиратель, восхищенно улыбнулся.

На второй день жадного изучения прессы Джон Джеггер Флауэр наткнулся на заметку в одной лондонской газете, заставившую его призадуматься.