Лорды гор. Огненная кровь

Миар, наблюдавший за нами, прислонившись к двери и скрестив на груди руки (знак высшего недовольства вейриэна, помним-помним), рассмеялся, скользнул почти неразличимым силуэтом к гардеробной и через миг появился с рубашкой в руках.

– Позвольте мне, ваше величество, по старой памяти.

Я вспомнила, сколько раз руки этого красавца прикасались ко мне, когда он вместе с Рагаром купал меня, одиннадцатилетнюю принца-принцессу, тер мочалкой спину и мылил голову, заворачивал в простынь, помогал одеться и читал сказки на ночь. И покраснела. На фантоме мое смущение никак не отразилось. Он величественно кивнул, позволив одеть себя.

– И все-таки позвольте нам убедиться, прошу вас, – шепнул Миар во время процедуры.

– Я стесняюсь, – невозмутимо ответил фантом.

– Представьте, что мы – ваши лекари, сир.

– Упаси боги от таких лекарей! – фыркнул Лэйр, ослабил завязку штанов, чтобы заправить рубашку, и… ловкие руки Миара сдернули с него штаны в мгновение ока!

Прежде чем фантом полыхнул яростным факелом, быстрые пальцы вейриэна успели ощупать королевскую мужскую плоть!

– ВО-О-ОН!!! – Лэйр взревел, обрушив на посягнувшего шквал пламени. Объятого огнем красавчика Миара отшвырнуло к дверям с такой силой, что створки распахнулись. Туда же, навстречу какой-то толпе во главе с герцогом Холле, вылетели выметенные огненной метлой остальные вейриэны. В коридоре раздались истеричные вопли: воины в кого-то врезались. Спальня превратилась в жерло вулкана. За ее пределами началась паника.

Под прикрытием пышущей жаром завесы я повернула голову Лэйра к Сиарею, прижавшемуся к стене. За тем, чтобы ласха не коснулось ни искры, я бдительно присматривала. Все-таки есть в этом величайшая несправедливость: единственные пока преданные мне существа были моей полной противоположностью. Лед охранял пламя. Чуден мир потомков великих айров…

– Ты как, Сиарей?

Он с трудом дышал, по его прекрасному, в тонких морозных узорах, лбу струилась влага, и узоры расплывались.

– Долго не выдержу, ваше яростное величество. Но вижу, вы на удивление спокойны!

– Я ожидал от них чего-нибудь подобного.

– Вы не перестаете меня изумлять.

Рукой Лэйра я сдернула с ложа покрывало, завернула его тело, словно в тогу, и резко погасила пламя. Коридор за дверью оказался пуст. Разбежались. Надеюсь, это происшествие заставит их всех если не любить меня, то бояться. Но душе-то нужен не страх. Душе и пылавшей в моих жилах крови нужна любовь. «Огонь не может гореть без любви, – говорил мне Роберт. – Иначе он начнет пожирать самое себя».

Сиарей отлип от стены, проковылял к двери и плотно закрыл совершенно не поврежденные огнем створки. Ни одна картина на стенах, ни завитушка позолоченной лепнины не пострадала. Только моя одежда и, надеюсь, вейриэны.

– Избирательный жар, – хмыкнул ласх, проведя ладонью по резной дверце. Плотно прикрыл и повернулся, внимательно вглядываясь в глаза Лэйра. Лицо Сиарея стало сосредоточенным, он свел ладони у губ, но не прозвучало ни звука – потекло радужное сияние, зрительная речь.

«Я предан вам душой и телом, мой прекрасный король, – мерцали цветные сполохи, порождая эхо в моем сердце. – Даже если бы наш возлюбленный господин Рагар не завещал нам служить вам до последней капли крови и разума, я выбрал бы вас своей госпожой, леди Лэйрин. Но как, скажите вашему верному слуге и, как говорят в равнинах, рыцарю, как вы смогли превратить ваше чудесное тело вот в это… не скажу, что безобразное, оно весьма красиво, но – не ваше тело! Прошу вас, не мучайте меня, скажите, что это временное явление! Ответьте мне зримой речью, потому что вейриэны не особо пострадали и уже ждут за дверью».

И я бы ответила, но обнаружила, что фантом не способен порождать радуги, расцветающие в моей душе. Он не мог передать ни отблеска, ни слова зримой речи!

Лэйр вздохнул:

– Я все понял, Сиарей. Потом объясню, но можешь не опасаться.

Ласх расцвел понимающей улыбкой.

Если вам никогда не улыбались ласхи или если вы никогда не видели солнечного морозного утра в заснеженном лесу, то будет сложно представить всю красоту этого дивного зрелища.

Их улыбка начинается с глаз, расцвечивая густые белые ресницы искорками, потом озаряются изнутри светом морозные узоры на щеках, и вся кожа начинает играть и искриться, как свежий снег под солнечными лучами. Может не дрогнуть ни черточка на их прекрасных лицах, а вас охватит ощущение радости и счастья. Ласхи, даже имеющие жутковатое драконье обличье, обожают улыбаться, прекрасно понимая, что становятся сиятельно-неотразимыми.

В ладонях Сиарея мелькнула радуга, сообщившая: «Благодарю вас сир, вы успокоили мое сердце. Но знаете ли вы, почему многоликие ласхи всегда узнают друга под любым обличьем?»

Лэйр поднял бровь:

– Нет. Объясни.