Лоредана

Я сплетничаю, как старуха, но животная похоть кузины Лореданы касается всех нас. Она позорит ее отца, родственников, даже Контарини. А еще добавьте позор преступного заговора Орсо. Его казнят, и это усугубит скандал. Будут кричать, что она спала с предателем. Она раздвинула ноги перед обычным ублюдком, к тому же монахом. И кто знает, что еще она натворила? Неудивительно, что мы следим за своими женщинами. Достаточно лишь однажды быть уличенным в распутстве — и позор, как навоз, замарает всех вокруг. Три года назад был случай с женой Маркантонио Зорци, этой размалеванной шлюхой Вероникой Тревизан. Ее уличили в прелюбодеянии и изгнали на пять лет. Этот болван, ее муж, хотел, чтобы она вернулась. И плакал о ней у всех на виду! Если бы она понесла, признал бы он ублюдка своим? Всегда говорили, что он ее любил. Да, и дорого же он заплатил за это. В следующий раз, когда он решил получить место в Сенате, как бы не так! Из кожи вон лез, но все равно не набрал голосов в Совете. Даже мальчишки на улицах потешались над ним. А мужчины смеялись у него за спиной. Достопочтенному человеку не подобает любить свою жену. Во всяком случает, не так явно. Это делает ее непокорной.

IV [октября]. Гораздо позже. Альберто [Джустиниани] присутствовал на допросе брата Орсо. И только что мне все описал. Он потрясен. Вчера монах был великолепен. Необычайная сила духа. Он держался с достоинством, густые темные волос ниспадали на лоб, несмотря на тонзуру. Взгляд то задумчивый, то жесткий. Крепко сложен. Сильный флорентийский выговор. Но слова и фразы — венецианские. Его почти сразу заставили встать на колени, но было не заметно, чтобы он испугался. Слова продолжали литься.

Ночью его пытали. Наутро он был слеп, ему выкололи глаза. На месте каждого зиял алый овал. Лицо залито кровью. Волосы вырваны. Руки и губы тоже в крови. Выбито несколько зубов. Рубаха превратилась в лохмотья. Он не мог идти. Его внесли на носилках. Лодыжки вывихнуты. Из-за страшной боли он не понимал смысла вопросов. Его казнь откладывается, потому что Десять полагают, что он знает еще какие-то тайны. Вызвали двух врачей, чтобы облегчить его боль и помочь говорить. Они растерли его руки и ноги особой мазью. Один из Десяти, проводивший допрос, склонился над ним, чтобы произнести оскорбительную насмешку. Случилось неслыханное. Брат Орсо плюнул в белую маску, забрызгав ее кровью. У всех перехватило дыхание. Стражник ударил монаха по лицу, но его остановили. Десять не желают еще больше калечить пленника. Из всех заговорщиков он дал больше всего сведений о сути заговора, хотя и не называл имен.

V октября. Я поймал Альберто. Он опять рассказал мне, что происходит. Я записываю его слова. Прошлой ночью в Совете разгорелся жестокий спор. Они кричали друг на друга. Слышались оскорбления и угрозы. Сам дож однажды повысил голос. Один только Бернардо [Лоредан] сохранял спокойствие.

Утреннее заседание тоже началось с ссоры. Некоторые в Совете жаждут мести. Злоба ослепляет их. Они потребовали, чтобы его снова подвергли пыткам и сбросили на колья. Другие, напротив, желали допросить его подробней. Первые говорят, что уже наслушались достаточно оскорблений. Вторые возражают, что большинство заговорщиков еще на свободе и Десять обязаны выслушать брата Орсо, чтобы узнать как можно больше.

К полудню решили опять допросить монаха. Его стоны заполнили комнату. Чтобы облегчить страдания, ему дали дозу опиума. Вместо того чтобы успокоиться, он воспрянул духом. Возможно, причина крылась не в опиуме. Ко всеобщему удивлению, он завел бессвязную речь. Посыпались замечания о трусости, язычестве и зверствах в верхнем городе. О незаконнорожденных детях. О том, что Десяти следует сорвать с себя маски. О том, что каждому из них предстоит дать отчет перед Богом. Десять слушали с любопытством. Монах бормотал что-то об их языческих молитвах, не более ценных, чем коровий навоз. Им неведомо истинное раскаяние, говорил он, а потому все они закончат путь свой в самом нижнем городе — в аду. На губах его выступила кровавая пена. Выколотые глаза, казалось, покраснели еще сильнее. Пальцы впивались в тело. Альберто видел, как один из Десяти перекрестился. Они дали Орсо выговориться. Кто-то пошутил, что он купил свои безумные идеи у торговца опиумом на базаре в Дамаске.

V окт. Позже. Брат Орсо все еще бредит. Десять полагают, что его рассудок повредился. Он приложил отчаянное усилие, чтобы сесть, но снова упал. Трое из Десяти и четверо советников дожа проклинают его увечья. Они говорят, что недостаток фактов замедляет расследование. И они пытаются разобрать слова монаха. Сегодня он пробормотал, что заговор — в животах у обедневшего дворянства. Любопытное замечание. Затем закричал, как безумец, что его мать купили за жалкие дукаты. Никто не понимает значения его слов.

46. [Бернардо Лоредан. Письмо Пандольфо, зашифровано:]

Пандольфо,