Лошадь над городом

Не прощаясь, что было совершенно естественно, начальник городской милиции и необычный пенсионер расстались. Когда Павел Илларионович стал удаляться, теряясь среди редких прохожих, Лиманский отошел от окна, задернул занавеску и снова, достав из кармана автоматическую ручку, долго глядел на черненькие, похожие на иероглифы, нервно пульсирующие цифры.

МАХАБХАРАТА — сказание о героях, великих Бхарата, индийский эпос. Его истоки в первой половине второго тысячелетия до н. э. Повествование о битве двух родов Пандавов и Кауравов за господство над Хастинапурой (ныне Дели).

ИКРЯНЫЕ КОРАБЛИ — корабли купцов, которые в XVIII веке регулярно перевозили икру из Архангельска в Англию и в страны Ганзейского союза.

Помню, как после смерти матери тетка продавала картины отца. Их отвозили в комиссионный, нанимали дворника с ручной тележкой, на тележку грузили картины, тетка уезжала вперед на трамвае, а с тележкой и дворником шел я. Шел, мучительно стесняясь, не по мостовой, а по тротуару, отстав, страшно боялся — вдруг навстречу попадется знакомый, спросит: «Ты чего?» «Да так», отвечу, но знакомый уже увидит тележку и картины. Улицы в те годы были еще мощены булыжником, у тележки окованы железом колеса, они стучали, картины подпрыгивали, кисейная занавеска, которой тетка прикрывала картины от пыли, то и дело падала. Обнажался холст. Это были или закат в Подмосковье, старица, густо поросшая кугой и тростником, низкий пыльный боярышник, над кустами розовое, как вымазанное вареньем, небо. Или — Венеция (отец имел от Академии командировку в Италию и прожил там два года), канал, уходящий наискосок в глубину, дома, плавающие в воде, над ними голубой, как облачко, дворец, стена без окон, рустованный, похожий на стеганое одеяло, камень...

УЛЫБКА БЕЗ КОТА — образ чистой математики.

ПЕРЕСАЖИВАЙТЕСЬ, ПЕРЕСАЖИВАЙТЕСЬ! — Безумный Шляпник.

ТРАВЕРЗ — направление, перпендикулярное борту корабля. У альпинистов — подъем на вершину со спуском по противоположной стороне горы.

Знаменательный день прилета и приезда гостей, а значит, и начала симпозиума, настал.

Особое внимание было, естественно, уделено прибывающим из далеких стран. Прежде чем зайти для посадки на паратовский аэродром, каждый прилетавший самолет делал большой круг над рекой. Самолет кренился, гости припадали к иллюминаторам, место зеленой скатерти полей занимала вода, синяя стальная сабля ее взблескивала, поворачивалась и гасла. «Русская матучка!» — благоговейно говорили гости о реке и, подозвав синюю стюардессу, просили показать им место, где популярный разбойник бросил в воду иноземную принцессу. «Не топил он ее вовсе», — уверяла стюардесса. — Это просто песня такая». — «О-о, миф!» — важно говорили зарубежные специалисты по литературе и понимающе кивали.

У трапа гостей встречала сама Беллинсгаузен. Гостей сажали в красные автобусы и везли в центральную гостиницу. Там они брились электрическими бритвами, освежались и, приняв легкий завтрак, снова собирались в холле. Здесь гостям зачитывали программу, в которой было все, что могло заинтересовать зарубежного специалиста: посещение детского сада, знакомство с труппой городского театра, только что поставившего пьесу «Стряпуха», визит в отдел пенсионного обеспечения исполкома, а также выезд на природу, в степь, на берег реки.

Программа выполнялась точно, и только к концу дня специалисты, выслушав рассказы о музыкальных праздниках для подготовительных групп, об особенностях софроновского юмора и о важности точного заполнения трудовых книжек в коллективах, радостно занимали места в автобусах, чтобы, наконец, попасть в долгожданную степь и на вершину Разбойничьей скалы.

Здесь они благоговейно замолкали и стояли, пораженные бескрайностью и могуществом местной природы и вдыхая аромат незнакомых трав. Замолкали даже их красноречивые гиды и тоже стояли молча.

Увы! Ведь не осталось почти нигде первобытной степи, распахана и стала ровной, как стол, земля от Паратова до Посошанска и далее, забылся вольный и душистый разлив разнотравья, а попавший по случаю в эти края ученый-ботаник, кряхтя, лазает по оврагам, по недоступной для трактора крутизне, собирая последние остатки некогда буйных и изобильных.

Всего маленький островок былого степного великолепия сохранился около Разбойничьей скалы, около белых прибрежных утесов. И стоят теперь посреди него восхищенные — огромный негр из заросшего девственным тропическим лесом Северного Мозамбика, крошечный исландец, который всю жизнь не видел ничего, кроме скал и моря, и вежливый японец, владелец собственного сада размером полтора метра на полтора, для которого все в диковинку: что лес, что степь.

Стоят восхищенные, не торопясь спуститься вниз по тропинке к автобусам, которые должны повезти их назад.