А поехали мы с Пашей в Чертаново. Вышли, а везде ларьки, рынки стихийные, я думал только центр у них такой, оказалось — все такое. Впервые тогда увидел, чтобы в открытую журналы с голыми тетками продавали. Вот прям на тебе, любуйся. Подумал себе такой купить, но капитал у меня был под счет теперь. Мы с Пашей постояли, позырили глубокомысленно, пока Паша не сказал:
— У, шалавы!
— Да ладно тебе, отец, — сказал я. — Красивые ж девки.
Девки были огого, так что Паша даже согласился в чем-то.
Чертаново тоже полнилось бетонными, серыми коробками, беспросветно-унылыми, печальными до дрожи зубной, но на Заречный оно совсем не было похоже. Такое огромное, вольное такое. В Чертаново все было мощнее и серьезнее: дома, деревья, сугробы даже, и сам его рельеф, возвышенности и спады, казался неспокойным. На развороченной земле пустырей застыли в стадии формирования недострои, судьба которых была уже решена, гоняли по дорогам машины, ужас просто, сколько их, тогда мне так казалось.
Мы с Пашей шли уже молча, у меня дух захватило. Мысль у меня была, что Чертаново — вечное, что оно не кончится никогда, и что я мир обойду, и везде будет Чертаново.
Нет, но уродливее всех окрестных зданий, конечно, была моя общага. Широкое, серое, с длинными и не всегда целыми окнами, здание-булыжник. Над ним в белом небе возвышалась не то радиовышка, не то еще какая-то тонкая, красно-белая стальная башенка, и ей почти удавалось придать этой хрени величественный вид.
Не, в общаге я жил, конечно, в училище еще, но Москву-красавицу я как-то по-другому представлял. Подумал, надо, что ли, на Красную Площадь съездить, хоть Кремль посмотреть.
Вообще я так продрог, что рад был уже любой крыше, пусть и видок так себе. Надеялся только, что окошко мне достанется целое, чтоб не задувало.
В училище я жил с двумя пацанами, Серегой и Никитой, мы с ними крепко дружили и крепко выпивали, Никита-то меня винтом и проставил в первый раз. Я подумал, что общага это хорошо даже — весело будет с людьми другими.
Внутри все было ожидаемо убогим — мигающие лампочки, сортир с душевой в конце длинного, тошнотно-зеленого коридора. Воняло сыростью, на потолке что-то угрожающе плесневело. Но это меня не проняло. Вспомнилось сразу, как мы с Серегой тараканов кипятильниками прижигали, а они чернели и подплавливались даже.
Мы с Пашей рассчитались, он мне дал ключ.
— Но там открыто, скорее всего, — сказал он. — Кто-то из ребят точно на месте.
Слово "ребята" он как-то выделил, но я не очень понял, почему. Поднялся на третий этаж по заплеванной, щербатой лестнице. На широком подоконнике примостилась стеклянная банка из-под маринованных помидоров, я поискал в ней недокуренные бычки, вытащил пять штук и по очереди их допользовал.
Глянул на зажигалку свою и загрустил. Это мне Юречка ее из Афгана привез, и я сразу подумал: как он там? Ну ничего, решил я, скоро я их осчастливлю, работать пойду сегодня же, тем более, что Москва не бухает, Москва торгует.
Праздника в городе и вправду совсем не чувствовалось. Зато рядом с банкой окурков стояла маленькая елочка, опутанная мишурой.
Я поглядел на зубатый ключ, улыбнулся непонятно кому.
Комнату свою нашел быстро, номер у нее был 327, как сейчас помню. Красивое число, нет разве? Вспомнил Пашино напутствие и сначала дверь толкнул. Открываю ее, а там тупость моя безмерная встала ясно передо мной, сука, словно солнце взошла.
Кроватей в комнате было три, как я и ожидал, и китайцев, ебаных в жопу китайцев, тоже было трое. Я надеялся, что это их окончательное количество, но на самом деле китайцев в моей комнате жило пятеро.
— Э, — сказал я. — Короче, я тут живу теперь.
Китайцы глянули на меня одновременно своими глазками-бусинками и новость приняли с восточной покорностью.
Сначала все они показались мне совершенно одинаковыми, но со временем я, честно, научился их различать. Как с собаками и кошками, знаете? Если особо с животными не контактируешь, то кажется, что они различаются только по цвету, а морды у них у всех одинаковые (ну, при условии, что порода одна), но как только начинаешь к ним присматриваться, выясняется, что они совсем разные, что кошка с котенком — и то не совсем похожи.
Не, на лица я их различал в итоге нормально, а вот имена — это кошмар. Я запомнил только два, и то потому, что они ржачные: Чжао Хуй и Жуй Фей. Не уверен, что я вполне правильно их переозвучиваю с китайского, но вот так они мне слышались.
Чжао Хуй, кроме того, единственный из всей честной компании знал русский сносно, а с Жуй Феем я спал на кровати.
В комнате они развели страшную грязищу, хорошо, что я не привередливый, а? Было так тесно, что все кровати друг к другу почти примыкали, между ними оставались узкие, да и ненужные, проходы, потому что за кроватями начинались дикие земли, захламленные и невыносимые.