Ловец акул

— Ну, курицу жареную, костный мозг у ней особенно. Блины еще. Манную кашу люблю очень.

— Я люблю есть рыбу, — ответил Чжао. Он был чуть потолще в щеках, чем прочие китайцы, поэтому и зрительно хорошо запоминался.

— Отлично, — сказал я. — Рыба — это здорово.

Казалось, наш разговор исчерпан, но Чжао продолжал на меня смотреть.

— И? — спросил я. Все еще сонный, я с трудом вообще понимал, что происходит. Над нами загробным, почти белым светом горела лампочка, и я подумал вдруг, что это мне все еще снится.

— Ты любишь другая еда? — спросил Чжао.

— Любую еду люблю, — ответил я. — Но ты же спросил про любимое блюдо.

Чжао явно не знал, как подступиться к интересующей его теме, а меня это все раздражало. Я вдруг понял, что страшно хочу есть, тем более пахло едой, поэтому невыносимо было такие разговоры разговаривать. Чжао продолжал на меня смотреть, и я подумал, что сейчас ему въебу хорошенько.

А он сказал:

— Вася, прошу пожаловать к столу.

Он сопроводил свою реплику красивым широким жестом. В направлении, куда указывала рука Чжао, никакого стола не было, китайцы сидели прямо на полу и ели из мисок рис железными палочками, похожими на спицы для вязания.

Я чуть не расплакался, так мне стало приятно, так тепло. Я вскочил, обнял Чжао, крепко прижал его к себе.

— А вилка есть? — спросил я, показав для надежности четыре пальца. Четыре пальца — четыре зубца. — Вилка, понял? Знаешь, что такое вилка?

Чжао помотал головой, улыбка у него стала дебильная и немного отсутствующая.

— У меня просто посуды нет, — сказал я. — Я не взял посуду. Знаешь, что такое посуда?

Тогда Чжао потянул меня за рукав и усадил в их дружный узкоглазый кружок. Они дали мне миску, в которой был обжаренный с яйцом рис. Яйца было мало-мало, а риса много-много. Дали и палочки. Чжао поочередно показывал на своих чавкающих сограждан, называл мне имена, из которых я запомнил только Жуй Фей, как уже говорил, ну помните.

— Вася, — говорил я каждому после того, как нас представляли. — Вася.

Они даже могли подумать, что "Вася" это по-русски "приятно познакомиться". С палочками я управлялся плохо, но Жуй Фей с другом меня научили.

Ей Богу, я мало в чем в этой жизни специалист, но жрать по-китайски с тех пор умею неебически.

Вопль четвертый: Химия и я

Короче, спал я, ощущая дружественное китайское плечо, но неожиданно сносно. Проснулся утром, охуевший, первые пару минут вообще не мог вспомнить, как я сюда попал. Китайцы мои были пташки ранние и уже разлетелись, кто куда, а я продрал глаза в грязном, странно пахнущем и бесконечно чужом месте. Вот такая вот хуевина приключилась со мной.

Первым делом, вообще, мне хотелось позавтракать, так что я порылся у китайцев в вещах, нашел яйцо вареное (и где они их только доставали), схавал без соли и перца, почти не жуя, как удав, блин.

Потом подошел к окну и глянул на это Чертаново, раскинувшееся так безнадежно далеко, и подумал, что в ажуре у меня еще все. Не, ну всегда же может быть хуже, правда? А мне по жизни везет, я удачливый, родился под счастливой звездой или такое чего-то.

Собрался, сходил в душевую почистить зубы, постоял над разбитым зеркалом (к несчастью, но, к счастью, не я его разбил), ну и похуячил работать. Что такое работа я еще не слишком понимал. Про торговлю я что думал? Ну встал, стоишь, значит, с порошками своими, ждешь, а люди, которые любят стирать, подтянутся как-нибудь сами.

Если по-умному, о правовой основе торговли ничего я не знал, и о том, как принято там вообще, а тем более и вокруг все одичало — непонятно совсем.

Напялил я свою демисезонку дебильную, взял порошки, от одного вида которых мне так херовато становилось, что я немедленно думал, как бы себя так убить, будто под винтом.

Надо сказать, в Москве был миллион способов умереть прикольно, не то что в сраном Заречном. Столица, все-таки.

На первом этаже столкнулся с Пашей, бросил ему сквозь зубы:

— Сука ты.

Паша зато пожелал мне доброго утра. Ну а что ему париться? Его-то по ночам китаец со спины не подпирает, какие проблемы.

На улице дубак был тот еще, и даже сигарету стрельнуть не у кого — щачла все злобные, демонические почти. Ну пошел, как есть, подумал, может, куплю где по пути. А куда я пошел, как считаете? Ну к метро, это дело ясное. Просто я больше никуда ходить тут не умел, одну дорогу и знал только, в Рим она не вела.

У метро уже стояли торгаши, их сюда притянуло, как мотыльков на свет, как мух на гавно, ну, короче, было сходство с какими-то мелкими насекомыми, тупо слетевшимися на приманку. Торговали все и всяким. Деды с сигаретами, мужики с солью, парни с зажигалками китайскими, бабки с водярой вездесущие, бабулечки с соленьями, бабищи с поддельными духами, бабенки с трусняком и лифчиками, даже одна маленькая девочка с котенком. Короче, товары народного потребления и народ сам — в одном флаконе.

Это вам, знаете, не рынок. Тут места всем хватит. Я пришел, встал рядом с теткой какой-то:

— Здравствуйте, — говорю. Она ко мне повернулась, помада у нее была прям морковная и блестючая, словно она плова объелась.

— Чего тебе? — сказала она.