Ловец снов

– Оставь, – сказал Оуэн. – Постарайся забыть. У тебя много дел?

– Не очень, – улыбнулся Бродски. – Всего несколько тысяч.

– В таком случае вперед.

– О’кей.

Бродски отступил, но тут же обернулся. Оуэн смотрел на загон, где раньше содержались лошади, а теперь томились люди. Большинство задержанных заперли в сарае, но дюжину-другую согнали на выгул, словно для какой-то гротескной вечеринки. Предоставили утешаться в компании друг друга? Какой-то длинный парень стоял поодаль. Тощий, понурый, в огромных очках, словно настоящий филин. Бродски перевел взгляд с обреченного филина на Андерхилла:

– Вы не собираетесь послать меня в психушку? Или к шринку?

Разумеется, ни тот, ни другой даже не подозревали, что костлявый парень в старомодных роговых очках и есть настоящий шринк.

– Ни за… – начал Оуэн, но прежде чем успел договорить, из «виннебаго» Курца раздался выстрел, сопровождаемый отчаянным воплем.

– Босс? – прошептал Бродски. Оуэн разобрал это слово за ревом моторов. Вернее, прочитал по губам. И еще три: – О, мать твою…

– Иди, Дог, – сказал Оуэн. – Тебя это не касается.

Бродски продолжал смотреть на него, нервно облизывая губы. Оуэн кивнул, пытаясь казаться уверенным, властным, настоящим командиром-у-которого-все-схвачено, все-под-контролем. Может, это и сработало, потому что Бродски повернулся и отошел.

Из «виннебаго» с написанной от руки табличкой на двери (БЕЗ ВЫЗОВА НЕ ВХОДИТЬ) все еще неслись крики. Оуэн повернул было туда, но парень, стоящий в стороне от других заключенных, окликнул его:

– Эй! Эй вы! Постойте, мне нужно поговорить с вами!

Еще бы, подумал Андерхилл, не замедлив шага. Бьюсь об заклад, у тебя уже готова трогательная сказочка и тысяча причин, почему тебя нужно немедленно выпустить отсюда

.

– Оверхилл? Нет, Андерхилл. Вас ведь так зовут, верно? Конечно, так. Мне нужно поговорить с вами: это важно для нас обоих.

Оуэн вдруг перестал внимать воплям из «виннебаго», постепенно перешедшим в рыдания, и остановился. Там, конечно, далеко не все в порядке, но по крайней мере хоть не убили никого, и то хорошо. На этот раз он пристальнее пригляделся к парню в очках. Тощий как палка и трясется от холода, несмотря на пуховик.

– Это важно для Риты. – Тощий говорил громко, перекрикивая шум. – И для Катрины тоже.

Выдав эти имена, парень бессильно обмяк, словно тащил их, как тяжелые булыжники из глубокого колодца, но Оуэн, потрясенный упоминанием о жене и дочери, едва это заметил. Откуда совершенно чужому человеку знать такое?

Первым порывом было броситься к незнакомцу и спросить, откуда ему все это известно, но он и так опаздывал… на встречу с Курцем. И если до сих пор никого не убили, возможно, все еще впереди.

Оуэн в последний раз вгляделся в человека за проволокой, запоминая его лицо, и поспешил к «виннебаго» с табличкой на двери.

3

Перлмуттер читал «Сердце тьмы», смотрел «Новый Апокалипсис» и много раз думал о том, что имя «Курц» словно нарочно подобрано для подобных обстоятельств. Он готов был поставить сотню долларов (немалая сумма для нищей артистической натуры вроде него), что это не настоящее имя босса: по-настоящему его могли звать Артуром Хользэпплом, или Дагвудом Элгартом, а может, и Пэдди Мэлони. Курц? Сомнительно. Почти наверняка псевдоним, такой же театральный реквизит, как отделанный перламутром револьвер сорок пятого калибра у Джорджа Паттона. Некоторые солдаты, бывшие с Курцем еще со времен «Бури в пустыне» (самому Арчи Перлмуттеру и близко не довелось стоять), считали его спятившим сукиным сыном. Арчи придерживался того же мнения. Иными словами, крыша у него давно уже съехала. Совсем как у старика Паттона. Не исключено, что бреясь по утрам и глядя на себя в зеркало, он повторял: «О ужас, ужас, ужас» – драматическим шепотом Марлона Брандо.

Поэтому Арчи испытывал нечто вроде нервной дрожи, впрочем, вполне привычной, провожая Третьего Помощника Повара Мелроуза в жаркую духоту командирского трейлера. Курц выглядел совсем неплохо. Восседал в плетеной качалке того пятачка, что считается гостиной. Он снял комбинезон, висящий теперь на двери, через которую вошли Перлмуттер и Мелроуз, и принимал их в кальсонах. Со спинки качалки свисала кобура с пистолетом, не отделанным перламутром сорок пятого калибра, а девятимиллиметровым автоматическим.

Всю электронику уже установили. На столе Курца бурчал факс, выплевывая нескончаемую бумажную ленту. Каждые пятнадцать секунд компьютер восклицал жизнерадостным механическим голосом: «Почта!»

Три радиоприемника – звук одного приглушен – трещали, перескакивая с одной частоты на другую. На искусственной сосне позади стола висели два снимка. Как и табличка на двери, они всегда были вместе с Курцем. На том, что слева, с подписью ИНВЕСТИЦИИ, был изображен ангелоподобный мальчик. Правая рука поднята в скаутском приветствии. На том, что справа, помеченном ДИВИДЕНДЫ, – вид Берлина с воздуха, снятый в сорок пятом. Два здания уцелели, но кругом одни развалины.