«Еще бы, мы все там были», – дрожит у него на кончике языка, но так и не срывается с губ. В четырнадцать лет он уже достаточно умен, чтобы знать: не всякая правда на пользу. «Положено – сыграно», как говорят они, когда играют в джин рамми или канасту, и кто-то, как последний кретин, очертя голову сбрасывает карты. Если он выскажется вслух, значит, придется с этим жить. Если же нет… Может, все само собой уладится.
– Не думаю, что сон твой, – качает головой Пит. – По-моему, это сон Даддитса, и мы все…
– Насрать, что ты думаешь! – взрывается Джоунси, так грубо, что остальные теряются. – Это был
Генри поспешно кивает.
– Пойдем в дом, – предлагает Пит. – Ноги заме…
– Вот что, – говорит Генри, и все трое нервно смотрят на него. Потому что в тех случаях, когда нужен лидер, Генри берет эту роль на себя.
– Что? – Бив хочет сказать: «что еще?»
– Когда поедем к Госслину, нужно позвонить Дадсу. На случай, если он расстроился.
Ему никто не отвечает. Все потрясены идеей звонка слабоумному другу. Генри спохватывается, что Даддитсу, вероятно, ни разу в жизни никто не звонил. Это будет первый.
– А что… похоже, он прав, – соглашается Пит и немедленно захлопывает ладонью рот, словно сказал что-то недозволенное.
Бивер, почти голый, если не считать идиотских трусов и совершенно непристойной куртки, трясется в ознобе. Шарик леденца торчит на конце изжеванной палочки.
– Когда-нибудь эта штука застрянет у тебя в глотке, – бурчит Генри.
– Вот и ма то же говорит. Пошли? Я совсем заледенел.
Они направляются к дому, где ровно через двадцать три года закончится их дружба.
– Как, по-вашему, Ричи Гренадо в самом деле мертв? – спрашивает Бивер.
– Не знаю и знать не хочу, – говорит Джоунси и оборачивается к Генри: – Ладно, позвоним Даддитсу. У меня есть свой номер. Так что расходы – за мой счет.
– Свой телефон? – завидует Пит. – Ну и везет же некоторым! Твои предки бессовестно тебе потакают, Гэри.
Самый верный способ достать Джоунси. Обычно при упоминании своего имени он мгновенно лезет в бутылку, но не сегодня. Не до того.
– Во-первых, это на день рождения, и во-вторых, мне приходится платить за междугородные звонки из карманных денег, так что не возникай. И потом, ничего не было,
И они все кивают. Ничего не было. Ничего, мать твою, не…
3
Порыв ветра толкнул Генри вперед, едва не на проволоку. Он пришел в себя, стряхивая воспоминания, как тяжелое пальто. Тоже, нашли время лезть в голову (правда, для воспоминаний подобного рода подходящее время вряд ли найдется). Столько прождать Андерхилла, почти отморозить яйца, чтобы не упустить единственный шанс отсюда выбраться, и теперь это! Да Андерхилл мог просто пройти мимо, пока он торчал тут, грезя наяву, и оставить его гнить в выгребной яме.
Но Андерхилл не прошел мимо. Он стоял по другую сторону изгороди, сунув руки в карманы и глядя на Генри. Снежинки садились на прозрачный панцирь его маски, тут же таяли и сбегали по пластику, как…
– Вам следует вернуться в коровник, к остальным, – сказал Андерхилл, – иначе в снеговика превратитесь.
Язык Генри примерз к зубам. Его жизнь без преувеличений зависела от того, что он скажет этому человеку, а он не мог придумать, с чего начать. Не мог даже слова вымолвить.
Потому что теперь речь идет не только о нем. Потому что теперь приходится думать не только о себе. И все же говорить он не мог.
Андерхилл постоял еще немного, глядя на него. Руки в карманах. Откинутый капюшон открывает коротко стриженные русые волосы. Снег тает на маске, которую носят только солдаты, но не задержанные, потому что задержанным она не понадобится: задержанным, как и серым человечкам, уже вынесен приговор.
Генри пытался заговорить и не мог, не мог. Ах, Господи, на его месте должен был стоять Джоунси, не он, у Джоунси язык куда лучше подвешен. Сейчас Андерхилл уйдет, оставив его наедине с кучей «может быть» и «что, если бы».
Но Андерхилл задержался.
– Неудивительно, что вы знаете мою фамилию… мистер Генрейд? Вас так зовут?
– Девлин. Вы считали мое имя. Я Генри Девлин.