Ловец снов

– Гудки, – сообщает он друзьям и тут же жалеет, что не держал язык за зубами, потому что все трое придвигаются еще ближе. У Пита изо рта несет ужасно, и Джоунси думает: Ну ты и даешь, Пит! Что это с тобой? Чистишь зубы по большим праздникам?

Трубку поднимают на третьем звонке.

– Алло?

Это Роберта, и судя по голосу, лишенному обычных жизнерадостных ноток, она чем-то расстроена. Нетрудно понять чем: даже сюда доносится жалобный вой Даддитса. Джоунси знает, что Элфи и Роберта не воспринимают плач сына, как их четверка: в конце концов они люди взрослые. Но кроме всего, еще и его родители, и явно чувствуют что-то, поэтому Джоунси сильно сомневается, что сегодняшнее утро выдалось для миссис Кэвелл особенно радостным.

О Господи, как можно так топить? Что они подбрасывают в эту гребаную печку? Плутоний, что ли?

– Говорите, кто это, – нетерпеливо звучит в трубке, что совершенно не похоже на неизменно приветливую миссис Кэвелл. Сколько раз она твердила мальчикам, что самое главное для матери такого необыкновенного создания, как Даддитс, – это терпение. Она училась терпению на протяжении всей жизни рядом с Даддитсом. Но сегодня утром все не так. Сегодня она цедит слова так, будто зла на кого-то, что уж совсем немыслимо. – Если вы что-то продаете, простите, у меня нет времени говорить. Я очень занята и…

И все это под неумолчный рев Даддитса.

Еще бы, не занята, думает Джоунси. Он достает тебя с самого рассвета, и к этому времени ты наверняка уже на стенку лезешь.

Генри тычет Джоунси локтем в бок и грозит кулаком, что, очевидно, означает: «Давай же!» И хотя Джоунси морщится от боли, все же локоть – штука полезная. Если она повесит трубку, ему снова придется иметь дело с этой сучкой-телефонисткой.

– Миз Кэвелл… Роберта? Это я, Джоунси.

– Джоунси?

Он кожей ощущает ее невыразимое облегчение: она так страстно хотела, чтобы друзья Даддитса позвонили, что сейчас почти уверена: воображение играет с ней дурную шутку.

– Да. Я и остальные парни. – Он протягивает трубку.

– Привет, миссис Кэвелл. – Это Генри.

– Эй, как дела? – Пит.

– Привет, красавица, – произносит Бив с идиотской улыбкой. Он, можно сказать, влюблен в Роберту с того дня, когда они встретились.

Ламар Кларендон оборачивается на голос сына, морщится и снова принимается оценивать сравнительные достоинства «Чирриоз» и «Шреддид Уит»[60]. «Валяйте, – бросил он Биву, когда тот сказал, что они хотят позвонить Даддитсу. – Понять не могу, с чего вам вдруг взбрело говорить с этим тыквоголовым, но если хотите бросать деньги на ветер, ради бога».

Джоунси снова подносит трубку к уху и успевает уловить обрывок фразы:

– …вернулись в Дерри? Я думала, вы охотитесь где-то в Кинео.

– Нет, мы все еще здесь, – отвечает Джоунси и, оглянувшись на друзей, с удивлением замечает, что они почти не вспотели, разве что лоб Генри чуть влажный, на верхней губе Пита несколько крошечных капелек и все. Ну просто Психербург какой-то! – Мы просто думали… э… что, пожалуй, лучше позвонить.

– Вы знали. – Голос спокойный, бесстрастный. Не рассерженный. Не отчужденный. Но и не вопрошающий. Констатирующий.

– Э-э-э… – Он поправляет ворот рубашки. – Да.

Любой на ее месте засыпал бы его сотнями вопросов, начиная с «откуда вы узнали» и «что, во имя Господа, с ним творится», но Роберта не любой-всякий, и, кроме того, почти целый месяц наблюдала их рядом со своим сыном. Поэтому и говорит:

– Подожди, Джоунси. Сейчас я его позову.

Джоунси ждет. Издалека доносятся рыдания Даддитса и тихие уговоры Роберты. Она объясняет. Утешает. Заманивает его к телефону. Повторяет магические имена: «Джоунси, Бивер, Пит, Генри». Вопли приближаются, и Джоунси ощущает, как они вонзаются в голову, тупой нож, который мнет и крошит плоть, вместо того чтобы резать. У-у-у-у… По сравнению с плачем Даддитса локоть Генри кажется нежными объятиями. И тропический дождь льется по шее солеными потоками. Взгляд устремлен на две таблички над телефоном. Первая гласит: ОГРАНИЧЬТЕ ВРЕМЯ РАЗГОВОРА ПЯТЬЮ МИНУТАМИ, ПОЖАЛУЙСТА. На второй еще одна просьба: НИКАКИХ НЕПРИСТОЙНОСТЕЙ ПО ТЕЛЕФОНУ.

Под ней кто-то нацарапал: Какой козел это сочинил?

Но тут трубку берет Даддитс, и в ухо Джоунси ввинчивается ужасный громовой рев. Джоунси морщится, но, несмотря на боль, сердиться на Дадса невозможно. Здесь они вместе, все четверо, а он там один. До чего же все-таки странное создание! Господь покарал и благословил его одновременно, и при мысли об этом у Джоунси голова идет кругом.

– Даддитс, – говорит он, – Даддитс, это мы. Я Джоунси.

И передает трубку Генри.

– Привет, Даддитс, это Генри.

Трубка у Пита.

– Привет, Дадс, это Пит, не плачь, все хорошо…