Ловец снов

Корзун удобнее устроился в своём кресле. Он давно ждал этого откровенного разговора. Теперь он понял, что Стрельцов созрел и готов приоткрыть ему дверь в далёкое прошлое. В тот мир, где когда-то творились чудеса. Если он не найдёт заветные пластины Богов, где описаны многие механизмы управления самой природой, то на пенсию он уйдёт очень скоро и не в полковничьих погонах. Профессор знал про эти пластины и, возможно знал, где они находятся, это Корзун чувствовал. Долго ему пришлось наблюдать за профессором издали, но время пришло и пора работать на результат. Когда Стрельцов начинал говорить о наследии, его глаза преображались, зажигаясь ярким огнём. Весь он, казалось, становился выше и шире в плечах. Сейчас перед Корзуном сидел уже другой, нежели полчаса назад, человек, который рассказывал интересные вещи.

— Прежде всего, это были высоко духовные высокоорганизованные люди. Быть высоко духовной личностью не просто. Это не рубашка, которую захотел надел, а захотел, снял. Этому нужно, прежде всего, учиться, чем, впрочем, они и занимались всю жизнь. Это тяжкий труд во имя будущих поколений, во имя всего разумного во вселенной. Больно осознавать то, что мы об их этот труд просто вытерли ноги. Мы в неоплатном долгу перед нашими предками и я думаю, что уже пришло время платить по счетам за наше наплевательское отношение к своему наследию. Мы уже стали безродными, потеряв все родовые связи и став уродами или стоящими у рода. Как мы можем теперь их понять?

Корзун решил, что вступительного слова будет достаточно и подал из своего кресла голос:

— Может не всё так мрачно, профессор? Я открою вам одну государственную тайну, надеясь на вашу порядочность. — Корзун поднялся из кресла и прошёлся вокруг стола. — В подземных тоннелях мы нашли древнюю рукопись. Учёные перевели её. Оказалось, что в некоем Храме Первичного огня хранились некие золотые пластины, числом семь. Именно на этих пластинах, в виде рун, были нанесены знания, которые нам бы очень пригодились.

— Нам, это кому?

— Государству, профессор. Государству.

— Государству? — Виктор Иванович как-то нехорошо усмехнулся.

— Доверить достояние наших предков государству?

— А что вас собственно не устраивает?

— Я не знаю, понимаете ли вы до конца, что такое государство? Государство, которое на протяжении многих столетий уничтожало это наследие, теперь хочет непременно знать всё о рунах Богов? Звучит как-то странно.

— А вы доверьтесь мне. Может быть, впервые за многие годы, государство поняло, что для него означает это наследие.

— Очень я в этом сомневаюсь. Сомневаюсь, что нашему реорганизованному обществу с изменённой религией и перевёрнутым человеческим сознанием это было необходимо, как средство для того, что бы сделать людей счастливыми. — Виктор Иванович почувствовал себя стоящим за кафедрой и строго посмотрел в глаза нерадивому студенту, забывшему выучить урок. — Обычно всё происходит наоборот. Само государство печётся о своей защищённости и мощи, используя людской труд. Для того, что бы государство было сильным и сплочённым, человеку вкладывают в его сознание основную цель правящей элиты в виде президентских программ и законов, которые этот человек должен соблюдать, что бы этой элите жилось вкусно и сладко. Вы думаете, что наши правители думают о духовности? Им самим духовность ни к чему, а вот народ воспитывают через средства массовой информации таким образом, что принося блага своим правителям, каждый человек воистину должен гордиться своими достижениями на благо государства, в котором он живёт. Мы живём в мире абсурда и хотим понять, что такое на самом деле духовность. Ни одно государство ещё не созрело, что бы понять великое наследие. На противоречиях счастья и духовности не построишь.

— Может, вы знаете, как нам это понять?

— Заповеди, по которым тысячи лет жили истинно счастливые люди, гласят, чтобы каждый человек относился к другому человеку, как к самому себе. Нельзя делать другому того, чего себе бы не сделал или пожелал. Любить и почитать родителей своих.

— А разве мы не любим и не почитаем?

— Наших родителей в основном любит государство, выплачивая им пенсии, разрушая этим все родовые и семейные уклады. Возможно, пенсии и нужны, но народ перестал рожать и воспитывать детей. Зачем престарелым родителям почитание их многочисленных детей? О них печётся государство, а продолжать свой род совсем необязательно. Раньше пенсий не выплачивали, и фамильные роды были большими и крепкими. Сильный род — сильное государство. Так было раньше. Теперь всё наоборот.

Корзун замахал руками.

— Хватит профессор этой демагогии. Меня не интересует ваше мнение о государственных устройствах. Достаточно понимать сейчас одно, что семья — ячейка общества. Давайте, наконец, вернёмся к нашей теме.

Обиженный тем, что его прервали, Виктор Иванович замолчал, опустив голову.

— Ну же, профессор, что вы словно кисейная барышня? Давайте по существу. Чем полнее мы откроем нашу тему, тем быстрее вы окажетесь у кровати вашего внука. Что вы знаете об этих пластинах?