Ловцы фортуны

Он отпустил ее и сделал шаг назад. Тиффани чувствовала, что его взгляд прожигает черный шелк, под которым мерцало ее тело. Она ждала. Она не будет ни объяснять, ни извиняться, ни сожалеть. Она ждала, покуда он сбросит смокинг на кресло; ждала, когда за ним последовали галстук и белая рубашка; ждала, пока его бронзовое тело не оказалось в нескольких дюймах от заостренных холмов ее груди, и он, не встречая сопротивления, стал стягивать с нее через голову ночную рубашку. Рэйф не рвал шелк с ее тела, он снимал его осторожно, с нарочитой медлительностью, но, когда он заключил в ладони ее груди, его прикосновение было грубым, лишенным нежности, и он не поцеловал ее.

— Больше всего я хотел бы получить объяснение, — сказал он своим низким красивым голосом. — Возможно, я даже ждал извинений. Не получив ни того, ни другого, я должен действовать. Я ничего не потеряю, совершив преступление, в котором был ложно обвинен и признан виновным. — Внезапно он зажал ей рот левой рукой, пригнув ее к туалетному столику так, что ее голова оказалась притиснута к зеркалу на стене. Возможно, он забыл, что им не могут помешать, а возможно, жестокость была потребна ему, чтобы изгнать терзавших его дьяволов… возможно, он годами представлял себе это. — Твои глаза и твое тело выражают согласие, но я уже прошел с тобой по этой дорожке. На сей раз не будет ни отступления в последний момент, ни криков о насилии — хотя именно насилие я и собираюсь совершить.

Правой рукой он потянулся, чтобы расстегнуть брюки, но Тиффани опередила ею. Она проворно расстегнула брюки и стала вызывающе ласкать его плоть. Затем изогнула спину и, все еще прижатая к туалетному столику, направила его в себя. Их движения были грубыми и жесткими, ибо чувства, вызывавшие их, были сильны и яростны. Руки Тиффани цеплялись за край стола, поддерживая ее под напором его повторяющихся толчков, но глаза ее оставались открыты и смотрели в его глаза. Только раз он отвел от нее взгляд, — на один краткий миг он поднял глаза и взглянул в зеркало, словно стараясь запечатлеть эту сцену в памяти навечно.

Внезапно Тиффани закрыла глаза, расслабилась и затрепетала под ним, охваченная наслаждением. Только тогда Рэйф отвел руку, нависая над ней и упираясь обеими руками в стену. Его расслабленное тело медленно соскользнуло с нее, и дыхание их восстановилось. Затем с глубоким вздохом он встал и отвернулся, стаскивая брюки и потянувшись за полотенцем.

— Так ты за этим приехал в Кимберли?

— За этим… и за объяснением. Я увидел тебя в Кейптауне и последовал за тобой.

Губы Тиффани сложились в победоносную улыбку. Так он последовал за ней, а не за Мирандой. Он пристально смотрел на нее, и она знала, что он упивается зрелищем ее совершенного тела — этого произведения искусства.

— И как ты себя сейчас чувствуешь? Удовлетворен? Была ли твоя месть сладка?

— Месть? Да, я думал о мести. Но ты так прекрасна, Тиффани, что мужчина может простить тебе все.

Она верила ему, но обязана была задать еще один вопрос.

— В таком случае почему ты прошлой ночью танцевал с Мирандой?

— Миранда? — он беззаботно пожал плечами. — Тебе одной из всех женщин можно не бояться сравнения с Мирандой! У меня есть на нее виды — но не слишком приятные. Ты что, действительно думаешь, что я виню тебя в случившемся в ту ночь? Нет, тут явно постарался Мэтью, я уверен, и Миранда — это путь к Мэтью!

Он стал рядом с ней и повернул к зеркалу.

— Взгляни на себя! Если придется выбирать между тобой и Мирандой, кого предпочтет мужчина? На чьей стороне он захочет быть?

Он улыбнулся ей, и она потянулась за шампанским, чтобы опытной рукой откупорить его… рукой барменши на собственном празднике… мысль была неожиданной, но завладела ею полностью. Она поднесла бутылку к себе, так что пенистая струя брызнула на ее обнаженное тело, и оно заблестело и засияло в приглушенном свете лампы. Наполнив бокал, она поднесла его к губам Рэйфа, осторожно перелив часть пенящейся жидкости ему в рот. Затем поднесла бокал к собственным губам и отпила с того же края, что и он.

Рэйф смотрел на бриллиант, искрившийся на цепочке между ее грудей, и пытался вспомнить, где же он видел его — или похожий — раньше. Но теперь он видел только преображенные глаза и смягчившееся лицо: она все еще не объясняла, все еще не извинялась, но произнесла слова, способной на которые представить ее было почти так же трудно.

— Я люблю тебя, — просто и искренне сказала она. — Я всегда любила тебя. Даже тогда, в прежние дни, я любила тебя, но я была слишком молода и глупа, чтобы это понять.

Она с печальной улыбкой перевернула бокал и, не беспокоясь о ковре, окропила шампанским его тело. Позволила ему забрать бокал и поставить его на столик, сама же опустилась на колени. Обхватив руками его бедра, стала слизывать шампанское с его ног, постепенно поднимаясь вверх — мучительно долго, но необратимо — к его члену. Взяла его в рот, чувствуя, как он твердеет под напором ее языка, как его пальцы, гладят ее шею и плотнее прижимают ее голову.