Ловцы фортуны

Это была «герилья» — партизанская война, как когда-то назвали подобные военные действия испанцы, где вместо старомодных сражений коммандос действовали небольшими отрядами, устраивая набеги на вражеские коммуникации и колонны. Это была жизнь в голоде и жажде, постоянной опасности, всегда под угрозой гибели, без сна, вымаливая еще одну милю у загнанных лошадей. В летних условиях было легче, даже когда лили дожди, но зимой коммандос изматывали жестокие пронизывающие ветра с пылью. Ночи они проводили дрожа от холода под походными одеялами или в спальных мешках. Утром жесткие одеяла были покрыты инеем, а в ближайших лужах хрустел лед. Но зимой ли, летом много рассветов разрывал крик: «Opsaal! Opsaal! Хаки идут», вынуждая уставших людей и лошадей снова бежать.

Когда провиант нельзя было украсть у врага и люди уставали от билгонга[11] и мучной болтушки или тыквы с картошкой, коммандос грабили местные фермы. Но потом Дани совершил налет на фруктовый сад Япи Малана. Между ними произошла яростная стычка. Дани обвинял «хенсоппера» в трусости и лени, в том, что он отсиживается дома, в безопасности, в то время, как коммандос сражаются с врагом. Япи не выказывал ни признака стыда и твердо стоял на своем.

— В самом начале войны я воевал из любви к своей стране и из долга перед ней, воевал, даже когда стало ясно, что наше дело обречено. Но теперь ты путаешь храбрость с тупым упрямством. Ты не допускаешь, что худшее уже настало, и чтобы принять это, требуется больше мужества, чем продолжать проигранную войну.

Ответ Япи привел Дани в бешенство. Он бросился к коновязи, где стояла его лошадь и вытащил из седельной сумки sjambok — смертоносный кожаный кнут. Размотав до земли его зловещий хвост, он взмахнул кнутом и опытным ударом обрушил сыромятный ремень на спину Малана, порвав его рубаху. Никто не двинулся с места — ни Елена, ни Фрэнк Уитни, ни коммандос, ни даже сам Малан, — никто не стал удерживать или связывать его, однако Япи и не пытался бежать. Елена живо помнила жуткую тишину, повисшую в саду под жарким полуденным солнцем, молчание, смешанное с напряжением, нарушаемое только свистом кнута, разрывавшего воздух, чтобы вновь и вновь впиться в человеческую плоть. Третий удар поверг Малана на колени, кровь струилась из порезов, лохмотья покрасневшей рубахи были почти неотличимы от лохмотьев кожи. Дани еще дважды взмахивал кнутом, но хотя Малан падал на землю, он отчаянно заставлял себя вновь подняться на колени. В глазах, устремленных на своего мучителя и зрителей, горел вызов, зубы были стиснуты, чтобы не дать вырваться крику боли.

— Вот что мы делаем с трусами, — прорычал Дани. — Я мог бы заставить тебя стать коммандос, но, как сказал генерал де Вет, мы не можем затравить зайца с ленивыми собаками! Но я предупреждаю тебя, Малан — это ничто по сравнению с тем, как мы поступаем с предателями, которые помогают «хаки»!

Несмотря на подобные случаи, в тех днях было особое очарование: чувство товарищества, вольный воздух, ночевки у лагерного костра, под звездами, с седлом под головой. В мире, который простирался не дальше холмов, синеющих на горизонте, Елена не могла понять, что Дани не дает им признать поражение и безнадежность этой войны. Затем события стали развиваться в убыстренном темпе. Дани знал, что его ферму сожгли кавалеристы Деверилла, и постоянно следил за ними, и когда в подрывах поездов, налетах на британские лагеря и казармы коммандос начали преследовать неудачи, стало ясно, что Деверилл тоже за ними следит. Вскоре Дани обнаружил причину: Деверилл пользовался услугами «хенсоппера», ставшего «хаки-буром» или «национальным разведчиком» Трансвааля, знавшего каждый овраг и складку на местности — и этим человеком был Япи Малан. С помощью Фрэнка Уитни Дани заманил в ловушку двух человек, которые ему были нужны больше всего, — Малана и Зулу, — и их казнили без всякого суда и следствия.

Когда общее внимание было отвлечено погребением, Елена поспешила вон из лагеря, чтобы побыть одной на пустынном склоне холма, где сгустившиеся сумерки могли бы скрыть ее ярость и стыд.

Елена уважала Дани, доверяла ему, и потребовалось потрясение основ всего мира Елены, чтобы она в нем усомнилась и разошлась во мнении так решительно, как сейчас. Но Дани был не прав… казнь была ошибкой… или она просто слабая женщина, неспособная служить в коммандос? Она старалась размышлять спокойно, избегая эмоций, и всегда приходила к одному и тому же выводу: каждый человек, белый или черный, имеет право на справедливый суд и ни один человек, даже Дани Стейн, не имеет право вершить закон своей рукой.