— Ради бога, не надо больше тратиться! Я все равно их с собой не возьму. Я не могу принять украшения как часть сделки… Хотя ты мог бы купить подделки, — предложила она, глядя на него с внезапной надеждой. — Сейчас делают очень хорошие фальшивки.
— Я не стану обвешивать тебя фальшивками! — сказал ей Данте, глядя на нее недоверчивыми темно‑янтарными глазами. — Матерь Божья. Как ты умудрилась родиться такой наивной?
Она нахмурилась:
— Что ты имеешь в виду?
— Потому что женщина, которая хочет сколотить состояние, никогда не предложит купить ей поддельные бриллианты. Она будет ждать настоящих камней, пусть даже для того, чтобы продать их впоследствии, — сухо заметил он.
— Но я не собираюсь обогащаться, — возразила Белль, покраснев. — Я буду более чем довольна, если мне заплатят в конце. Мне нужно вернуться домой и начать жизнь заново. Все остальное — лишнее.
— Позволь мне решить, что будет лишним. — Данте смотрел на нее с нарастающим голодом. Его взгляд скользнул по гладкой атласной коже ее шеи. Он представлял, как целует ее в то местечко, прежде чем поиграть ее нижней губой. Он подивился тому, насколько обманчивой была эта внешняя сексуальность.
Она была чувственной женщиной, отрицающей свою природу, и хранила себя для какого‑нибудь, без сомнения, воображаемого и идеального героя, который ее разочарует. Мысль о том, что Белль будет разочарована, нервировала Данте.
Ему пришло в голову, что, переспав с Белль, он больше ее не захочет. И разве не поэтому он должен был оставить ее в покое? Он нахмурился, потому что этот моральный вопрос очень сильно напомнил ему о брате, который всегда был добрее и милосерднее Данте. С каких это пор у него и Кристиано появилось что‑то общее, кроме кровных уз?
— Программа закончена. Я собираюсь выпить, — объявил Данте, когда они вернулись в номер отеля. — Хочешь?
— Нет, спасибо. — Белль в смятении расхаживала по комнате. — Интересно, как дела у Чарли…
— У него все хорошо. Мне прислали текст и фото. Он поел и устроился на ночь. Забыл сказать, — заявил Данте, доставая телефон.
Белль бросилась к нему и выхватила из его рук фотографию Чарли. Несмотря на комфортабельность собачьего отеля, на снимке он лежал на мягкой собачьей подстилке, уныло прижавшись носом к хвосту.
— Он кажется грустным, — вздохнула она. — У тебя есть фотографии собак брата?
— Нет.
— Почему ты не попытался найти им новый дом? — спросила Белль.
— Кристиано оставил мне письмо. Он хотел, чтобы я оставил их себе.
— Да, но он, вероятно, предполагал, что ты оставишь их дома, с собой, — заметила Белль и поморщилась. — Извини. Это было совершенно бестактно.
— Но ты права, — ответил Данте, наливая себе первый крепкий напиток за ночь. — Иди спать. Мне хочется утопить свои печали.
— Я не могу оставить тебя здесь одного, когда тебе плохо! — запротестовала Белль.
— Конечно, можешь, — заявил Данте. — Я не ребенок, о котором следует беспокоиться.
Интересно, был ли он ребенком, уверенным в любви своих родителей. Они не казались очень любящими по отношению к нему и его брату. Это заставило ее оглянуться на собственное детство. Она часто жалела себя, потому что у нее не было ни отца, ни матери, которые бы ее любили. Тем не менее все это время ее бабушка и дедушка поддерживали ее, всеми возможными способами компенсируя отсутствие родительского интереса.
— Судя по тому, что ты о нем рассказывал, я не думаю, что твой брат обрадовался бы твоим мыслям, — пробормотала она неуверенно.
— Откуда тебе об этом знать? — усмехнулся Данте.
— Ниоткуда, — согласилась она. — Но если он был добрым человеком, он бы не хотел, чтобы ты ругал себя из‑за того, что изменить нельзя.
«И это истинная правда», — неохотно признал Данте. Кристиано всегда был оптимистом, не любящим зацикливаться на мрачных элементах жизни. Он делал все возможное, терпя и прощая едкое презрение родителей.
Данте шагнул вперед.
— Перестань смотреть на меня своими большими грустными глазами, — хрипло выдохнул он.
— Я просто хотела тебя подбодрить, — вздохнула Белль.
— Тогда иди со мной в постель. Это совершенно точно меня утешит, — тихо зарычал Данте, и грубые темные гласные в его голосе скользнули по ее спине, словно дерзкая ласка. От его взгляда у нее перехватило дыхание.
— Нет, это плохая идея.
— А я так не считаю, — нараспев произнес Данте, схватив обе ее руки в свои и притянув ближе. — Тебе надо было уйти, пока была возможность.
Ее лицо пылало. Данте искушал ее, как никто никогда, и воспоминания о брате сделали его предательски человечным и уязвимым, уничтожив ее изначальную неприязнь. Лучше бы ей пойти прямо в постель, чтобы не проводить больше времени с Данте Лукарелли, но то, что он стоял у окна со стаканом в руке и выглядел очень одиноким, беспокоило ее, хотя она ничего не могла изменить.
Белль с вызовом посмотрела на него:
— Я знаю, что ты отпустишь меня, если я попрошу.
— Но ты не попросишь меня, потому что не хочешь, чтобы я тебя отпустил, — пробормотал Данте, укоризненно проведя кончиком пальца по ее румяной щеке. — Ну не говори, что тебя не предупреждали…