— В-в-видите ли, т-т-товарищ Кольцов, — вдруг негромко перебил его инженер Дубровский, поправив очки на переносице. Не то это заикание было у него от природы, не то — от волнения. — Демократия это прежде всего р-равенство. А вы ведете себя с нами, как д-дворяне, которые дали свободу с-своим р-рабам. Мол, вы в ЦК все д-дворяне, а мы внизу — с-слегка освобожденные партийные рабы. И вы диктуете нам то р-решение, к-которое вам нужно. Если это и есть п-партийная демократия, то лично я в такие игры н-не играю. Извините, — он встал и вышел из кабинета. Просто вышел и все. Без хлопанья дверью, без всяческих аффектаций — спокойно. И следом поднялись все остальные — и киргиз-космонавт Омуркулов, и второй — не то киргиз, не то узбек из Средней Азии — директор хлопкозавода Закиров, и даже знатная ткачиха Шумкова.
— Подождите! — сказал Кольцов, глядя больше на цэкистов, чем на уходящих. И когда последний — Ясногоров — закрыл за собой дверь, Кольцов опустошенно сел в кресло, развел руками перед цэкистами: — Я не знаю, что делать… Стрелять их, что ли?
Со двора дачи послышался шум заводимых машин.
Кольцов снял телефонную трубку внутренней связи.
— Это Кольцов, — сказал он. — Закрыть ворота и никого не выпускать. Члены Трибунала еще не закончили работу.
— Они не подпишут то, что вы продиктовали, — сказал один из цэкистов, 40-летний «новогорбачевец» в отличном импортном костюме.
— Но мы не можем публиковать такой приговор! — пылко сказал Кольцов. — Как вы могли подобрать такую команду в Трибунал?
— Это не мы, это Административный отдел… — сказал один из цэкистов.
Но Кольцов сделал вид, что пропустил это мимо ушей:
— Это же типичные «неокоммунисты»! Вот что растет нам на смену! — Он нервно постучал пальцами по подоконнику распахнутого в парк окна. За окном, в воде озера ослепительно-золотистым карпом плавало августовское солнце, но вдруг в эту мирную картину сада, озера, покоя ворвался рев — три армейских вертолета низко, на бреющем полете пронеслись мимо дачи в сторону Москвы. А потом, когда рев удалился, за спиной Кольцова послышались шаги. Это вернулись члены Трибунала — и Дубровский, и Омуркулов, и все остальные. С ироническими улыбками на лицах они расселись по своим местам. «Ты можешь запереть нас на этой даче, но ты не можешь заставить нас подписать то, что мы не хотим подписывать», — было написано на их лицах.
Но Кольцов даже не повернулся к ним. Он сидел к ним спиной, словно не слышал их шагов и не видел их вызывающих усмешек. Тень от высокой сосны за окном закрывала лицо Кольцова от прямого света из окна. Он знал, что то, что он скажет сейчас — это его последний ход. И потому он начал спокойно, издалека.