Меж тем Китти, небрежно отогнув ворот своего нарядного жакета, размотала длинную-длинную нить и вынула оттуда иглу, приколотую к бархатной подкладке. Девчонка подступила к Софи и уставилась на нее через свой волшебный монокль, крепче сжимая волшебный инструмент в ловких пальцах. Глаз в нем казался огромным, зеленым и странно мудрым, словно на Софи не юная девушка смотрела, а умудренная опытом ведьма.
- О, ужас, - произнесла Китти чуть дрогнувшим голосом, немного осмотревшись. - Нет, в самом деле - ужас!
- Что там? - нетерпеливо спросил Тристан.
- Ее душа… она выглядит странно и страшно, - ответила Китти. - Словно решето… Какой кошмар, папа! От нее отрезали куски не раз, и не два! Резали так мелко, будто вырезали лепестки для ромашки! О, магия пресвятая, как много раз это с вами проделывали! А ведь это очень опасно и очень больно! Бедная, бедная мадам Софи! За что с вами так?! Каким надо быть монстром, чтобы причинить так много боли и ужаса человеку?!
Китти всхлипнула, шмыгнула носом. То, что сделали с Софи, она видела первый раз, и это пугало ее до дрожи в руках. Но она унимала эту нервную дрожь, пальцы ее сильнее смыкались на игле и она, поправив монокль и нахмурив брови, возвращалась к работе.
На переносице у нее от страха выступили крошечные капельки пота, но ее иголка мелькала в воздухе, поблескивая, и Софи время от времени ощущала легкие покалывания, словно инструмент Китти проникал ей глубоко в грудь. От каждого такого укола тепло растекалось у нее под кожей, и Софи расправила сведенные плечи, будто отогревшись у огня.
- Я подошью тут и тут, - бормотала Китти. - Тут, как будто бы, просто неаккуратно рассекли, ничего не вынули. Да, сходится идеально… может, вы вспомните что-нибудь? Хотя бы мерзавца, который с вами это сотворил? Папа, ты просто обязан оторвать ему руки!
Иголка Китти сверкнула особенно ярко и Софи показалось, что ее несильно кольнуло, но опасно, прямо в сердце, и странные воспоминания нахлынули внезапно и неумолимо.
Она увидела себя, бегущей прочь от какого-то крохотного домика в лесу, больше похожего на заросшую мхом кочку, и человека в красной маске, преследующего ее.
Позади нее был темный ночной лес, впереди - топь, и злодей в красной маске гнал ее прямо туда, на погибель. Он рассчитывал, что Софи испугается, свернет, остановится, но она упрямо бежала вперед, перепрыгивая с одной травяной кочки на другую.
Софи знала, что злодей ее настигнет. Знала она и то, что он вырвет эти воспоминания, защищая свое логово от вторжения тех, кто захочет вступиться за Софи или отомстить за нее. Готова была к страданиям - тогда она еще помнила, что с ней это происходило неоднократно, и знала, что ведет какую-то странную войну с этим, в красной маске.
Но в ее руках был крохотный серебряный утконос, казалось бы, обычное украшение, и этого было достаточно, чтобы спастись и порушить все планы негодяю…
- Тристан, - выдохнула Софи, распахнув перепуганные глаза и облизнув пересохшие губы. - А ведь я сама спрятала мастерскую отца. Я ее закрыла в ту ночь. И этот, в красной маске, не смог ее найти. Или смог - но не смог войти. Но проблема в том, что я сама теперь не помню, где она.
Тристан не ответил; он смотрел на Софи исподлобья, а на груди его, вжавшись в него всем телом и вздрагивая от рыданий, лежала Китти, вцепившись руками в его одежду. Он, поглаживая вздрагивающую спину дочери, чуть склонился над ней и произнес тихо:
- Теперь ты понимаешь, Китти, котенок мой рыженький, почему мы с Генрихом не берем тебя в свои взрослые игры? Магия и то, что она порой творит с людьми, бывает очень страшным. Мы не считаем тебя бесполезной - мы щадим тебя.
Китти подняла залитую слезами мордашку и вцепилась в отца еще крепче.
- Но вы все же сражаетесь со злом! - вскликнула она, отчаянно шмыгая носом. - И я тоже буду! Я хочу быть такой же, как ты! Я научусь не бояться!
Ее губы снова задрожали, она разревелась пуще прежнего.
- Ах, бедная, бедная мадам Софи! - горько повторяла она. - Генрих милосерднее к преступникам и негодяям! Кто же так ее покалечил?!
- Мы это скоро узнаем, - пообещал Тристан.
Глава 6
Ночь Софи провела в спальне бывшего мужа.
Ей было непривычно лежать на огромной, высокой, пышной, как стог сена, кровати, она прислушивалась к каждому шороху и шуму, настороженная. Но это лишь потрескивали прогорающие угольки, да где-то пел свою уютную песню сверчок. И она впервые да долгое время уснула глубоко и спокойно, не переживая за несделанные дела.
Когда проснулась, Густав, раздувающийся от важности, принес ей завтрак в постель, как прежде приносил Ричарду, и свежее платье, вычищенное, проветренное и отглаженное, и туфли. Оно было совсем ненарядным, нет. Но простое и скромное, оно показалось Софи прекраснее всего, что она надевала за свою жизнь.