Она все вспомнит и признается во всех преступлениях, и вам останется только ее пленить… или убить. Я очень хотела бы, чтобы вы очистили наш город от этого зла. Нет больше сил терпеть мрак и ужас. А я за ваши старания щедро поблагодарила бы вас. Кошелек с сотней золотых на каждого достаточная плата за то, чтобы вы поторопились?..»
- Какая приятная наружность, - произнес Тристан, - и какое гнилое нутро!
- Что там, что там? - поинтересовалась Китти.
- Тебе это читать нельзя! - строго ответил Тристан. Китти закатила глаза:
- Можно подумать, - проворчала она, - я не читала! Я же говорила - эта Жюли на редкость противная, настоящая змея! А ты отослал с ней Густава! Представь, если ей вздумается открутить маленькому песику голову?!
- Тогда ее будет ждать большой сюрприз, - ответил Тристан.
- И что?! Что теперь? - не унималась Китти.
- Придется мне самому к ней наведаться, - ответил он. - Поискать оставшиеся части души Софи. Думаю, эта пройдоха отдала намеренно не все.
***
Жюли, совершив гадость, пребывала в приподнятом настроении.
- Ах, какой милый песик, - щебетала она, радостная, целуя Густава в черный мокрый нос и поправляя бант на его собачьей шейке. - Право же, господин Тристан так мил. Как думаешь, Зефирчик, я ему понравилась? Он мной заинтересовался?
Песик от острого аромата розового масла звучно чихнул, зажмурив блестящие глазки, и Жюли восприняла это как положительный ответ.
- Ах, разумеется, я ему понравилась! - заверещала она, прижимая собачку к груди и несколько раз целуя пса в макушку. - И было бы замечательно, если б эти карающие ангелы утащили эту дуру Софи с собой в столицу, а господина инквизитора оставили бы мне! Господин младший Зимородок - это не только крепкие мускулы и отчаянный магический меч, которым господин Тристан может разогнать всех и вся в округе, но и много, много, много золота! А золото я люблю!
И Жюли изобразила пару каких-то незамысловатых и даже неуклюжих танцевальных па, словно танцовщица, давно покинувшая сцену.
Исцелованного, чихающего от резкого розового запаха Густава она отпустила на пол, а сама принялась неспешно раздеваться.
Она освободилась от нарядного платьица, скинув его прямо на пол, и осталась - нет, не в нарядном белье, - а в старом, вылинявшем, выгоревшем легкомысленном наряде, приличествующем разве что певичке или танцовщице из дешевого кабаре.
Красный атлас ее корсета был тусклый и местами потертый, блестящие пайетки на нем потускнели и стали похожи на чешую мертвой рыбы, бусинки облезли, и стало совершенно непонятно, какого он были цвета.
Короткая юбка из черного фатина была измята и потеряла всякую форму. Длинный черный шлейф напоминал скорее хвост ящерицы.
И все же в этом потрепанном, старом наряде еще угадывался прежний игривый настрой.
На свои черные кудри Жюли надела очаровательную крохотную черную шляпку и опустила на лоб серую от старости вуаль.
- Милый, - пропела она игривым голосом, оборачиваясь к огромному, во всю стену, зеркалу, - как я тебе сегодня?
Густав, который от ласк и запахов хозяйки спрятался под софу, тотчас же снова выглянул, заинтересованный, к кому это обращается Жюли. Не к собаке же, в самом-то деле? Но в комнате никого не было. А Жюли, пригладив фатиновые оборки, поправив шляпку, танцующей походкой подошла к зеркалу и даже дышать перестала, любуясь собой.
- Я все так же неотразима и прекрасна, как и сто лет назад, - прощебетала она, вертясь и так, и этак, любуясь своими точеными бедрами и соблазнительной грудью, вздымающейся над краем корсета. - Ну же, не будь букой! Посмотри на меня! Разве ты не хочешь? Помнишь, как я танцевала для тебя? Тебе нравилось смотреть на мои ноги…
Зеркальная гладь пошла рябью, словно гладь потревоженного пруда, и вместо пританцовывающей Жюли в зеркале появился человек в алой маске.
- Здравствуй, милый, - пропела Жюли самым ласковым голоском - и весело рассмеялась, глядя, как пленник зеркала с яростью колотит изнутри по стеклу кулаками, затянутыми в алые перчатки. Его ярость и беспомощность доставляли Жюли поистине садистское удовольствие, она остановилась, мерзко улыбаясь, внимательно и с любопытством, словно душевнобольной, наблюдая за муками запертого в магическую ловушку человека.
- Нет, нет, нет, - пропела она, погрозив ему пальчиком, - ничего не выйдет. Ты уже старался, но ничего не получилось, не так ли?
Человек в алой маске, утомившись, сполз, ведя ладонями по стеклу. Плечи его вздрагивали, кажется, он рыдал. И эта порция страданий снова вдохновила Жюли, та повернулась на носке туфельки, словно балерина, исполняющая фуэте.