Ловушка памяти

Мы переживали Юлину смерть долго и мучительно. Димка страдал не меньше меня, только, я думаю, мучился он не от того, что Юлю убил, что совершил убийство, а от того, что меня не смог вернуть – наоборот, я отдалилась от него еще больше, гораздо больше! Я ненавидела Димку, просто физически не могла выносить его рядом. А он как нарочно – да, конечно, нарочно! – постоянно торчал дома. Конную секцию бросил, ни к кому из своих одноклассников не ходил. Когда возникала необходимость пойти в магазин, тащил меня с собой.

Помню, особенно непереносимыми были для меня Димкины прикосновения. Раньше я и не знала, что люди так часто друг с другом соприкасаются. Часто, ужасно часто, оказывается! Особенно если живут бок о бок. А мы с Димкой именно бок о бок и жили. И соприкасались тысячи раз на день. «Дина, ты не могла бы подержать сумку, а то я никак не могу найти ключи», – говорит он и тянет ко мне руку и притрагивается к моей ладони. Я брезгливо отдергиваю ее, беру сумку за дно, чтобы еще раз не столкнуться с его рукой, и все равно сталкиваюсь. «Динка, у тебя пуговица оторвалась, нашел на полу, вот, возьми…» – Я пытаюсь взять ее за самый край, но прикосновения рук избежать не удается. Димка нечаянно наступает мне на ногу, когда утром мы топчемся на одном пятачке, заправляя постели, и мою ногу весь день сводит судорогой омерзения. Мы сталкиваемся спинами, когда одеваемся в прихожей, и меня выворачивает от отвращения. Я живу с убийцей в одной комнате, в одной квартире, мы едим за одним столом, спим на соседних кроватях. Нам приходится разговаривать. От всего этого можно сойти с ума, но я нахожу другой выход: опять, как и тогда, в случае с мамой, позволяю ему себя уговорить, убедить.

– Это был просто несчастный случай, – опять говорит Димка. В который раз говорит? Наверное, в тысячный. И тянет руку, чтобы осторожно погладить меня по голове. И боится, и ждет, что я в тысячный, наверное, раз отброшу его руку и выкрикну: «Это было убийство!» Но я вдруг соглашаюсь:

– Да, это был просто несчастный случай.

Рука его в удивлении замирает на полпути, не дотянувшись до моей головы. Рука его замирает, а я получаю передышку – на несколько мгновений, чтобы собраться с силами и продолжить:

– Она испугалась, ты не успел, ты ничего не смог сделать.

Димка, бедный мой уставший Димка, не верит. Думает в первую минуту, что я издеваюсь. Но я ему улыбаюсь, сама протягиваю руки…

Что тогда сделалось с Димкой! Я никогда не видела, чтобы человек был так безумно счастлив. Он пришел в невероятный восторг, бросился ко мне, сжал в объятиях крепко-крепко – мне даже стало больно… Хотел что-то сказать, но не смог, задохнулся от счастья. Но я и так его поняла, перевела его задыхающиеся всхлипы на общечеловеческий язык, как когда-то переводила Юлино мычание: Динка, Динка, я люблю тебя больше всего на свете, ты же видишь, что без тебя я жить не могу, как хорошо, что ты смогла меня простить, теперь мы снова наконец-то вместе, от этого можно сойти с ума, но я не сойду, я найду другой выход: я залюблю тебя до смерти и никогда, слышишь, никогда больше от себя не отпущу!

– Ты ни в чем не виноват, – закрепила я наше с Димкой примирение, окончательно предав маму и Юлю. – Виновата я…

– Нет-нет, Диночка, что ты?! – Он испуганно замахал на меня рукой. – В чем ты можешь быть виновата?

– Из-за меня мы так долго были не вместе. Я тебя так мучила!

– Но теперь все прошло, теперь все будет хорошо, теперь мы никогда не станем ссориться. Правда?

– Да.

Я совсем не была в этом уверена, совсем не была. А Димка обрадовался, так обрадовался! Он бегал кругами по нашей комнате, как глупый жизнерадостный щенок, вновь обретший потерянного было хозяина, и не знал, что бы такое придумать – ведь для него наступил праздник, и его следовало как-то отпраздновать.

– Дин… – Димка остановился, склонил голову набок – ну точно, щенок! – Не хочешь сходить в кино? Сто лет ведь не были.

– В кино? – Я решила ему подыграть, засмеялась восторженно, подпрыгнула и закричала: – А что, ты здорово придумал, Димка! Пойдем в кино!

Вместе мы тогда пробыли долго, года полтора или даже больше. Так долго, что уже не только Димка, я и сама начала верить: теперь так будет всегда.

Всегда не получилось. Возник дядя Толя. Его папа вклинил между нами. Однажды за завтраком – иногда мы все-таки завтракали втроем – папа сказал, что его беспокоит мое поведение (а я и не знала, не догадывалась даже, что его может что-то беспокоить, кроме работы), что я замкнута, слишком нервна и возбудима, что меня необходимо показать психиатру, тем более… Он не договорил, что «тем более», но мы с Димкой и так поняли: он имел в виду маму и мою дурную наследственность. Я поперхнулась кофе со сливками, который пила, так меня удивила и – ну да, обрадовала! – его забота. А папа тут же бросился звонить, и на следующий день мы с Димкой отправились к дяде Толе.