Лoxless. Повесть о настоящей жизни

Он смеется, напоминая мне мой смех. Даже кажется, что это я сам смеюсь. От этого становится прикольно и страшно одновременно. Прикольно, что есть кто-то, думающий, как я. Страшно, что это больше похоже на болезнь, чем на реально происходящие события.

– Нет другого времени, чувачок. Зима, лето. Это все антураж. В космосе не существует понятия верх и низ, и все такое. Есть космос. Со временем происходит та же фишка. Реально. Прошлое — только в наших воспоминаниях, будущее — в мечтах и фантазиях. Есть только настоящее. Да. Вялотекущее по всем направлениям перманентное настоящее. А будущее, может, наступит, а может, и нет. Причем как для всех, так и для каждого из нас. Всяк сам кузнец своего пиздеца! Так что нам надо решить с тобой. Здесь и сейчас. Потому что мы типа на самом краю пропасти.

– И чего нам надо решить-то?

– Решить, кто из нас где окажется.

– Поясни.

– Как я уже сказал, возможен переход/обмен между параллельными реальностями. Мы стоим на грани, когда сделай шаг — и ты в другом мире. Я не хочу меняться местами. Понимаешь, для себя я уже решил, что любое перемещение/переселение бесперспективно. Это глупо. Мы должны быть там и делать то, для чего предназначены. А любая перемена ничего не даст. Я просто не хочу переживать помимо своей жизни еще и твою боль, а так будет, если мы не прекратим это.

– Что это? — не врубаюсь я.

– Общение, переходы эти. Старик, стоя у пропасти, надо или отойти от нее подальше, в сторону, или с головой прыгнуть в нее, иначе ничего не изменить. Я буду пытаться. Буду меняться и менять. Меня не выгнали с работы — дали шанс стать человеком. Хочу заняться творчеством. Я не верю Дарвину. Он утверждал, что труд превратил обезьяну в человека. Нет, труд убивает в нас человека, в особенности физический труд. Из обезьяны труд превратил нас в человекоподобное существо, а уже из него в человека нас мог превратить только мыслительный процесс. Только интеллектуальный труд способен на это. Надо постоянно шевелить извилинами, иначе мозг атрофируется — и мы превратимся в стадо скота.

– Но мне не видно выхода, я не могу найти свое место в этом бесперспективняке, — возражаю я собеседнику.

– И что? Бросить все, уехать куда-нибудь? Что это может изменить по большому счету? Ты своим бегством не изменишь мир. Сиди на своем месте и жди своего часа. В принципе какая разница, где и чем вгонять себя в постоянную депрессию? Неинтересной и постылой работой, семейной жизнью без любви и секса, отношениями с любовницей с минутным сексом, водкой, наркотиками? В конце концов в один прекрасный день мы соскочим отсюда в совершенных непонятках: были ли мы здесь вообще, или нам это все приснилось? Как теперь мы с тобой. Тебе и мне… нам надо отделить зерна от плевел, свет от тьмы и реально врубиться в ситуевину. Нам не убежать, не скрыться. Попади ты в мою жизнь без клубов, денег и столичной суеты, ты взвоешь и будешь биться о стену головой, ругая себя: «Почему я не остался на своем месте, зачем мне этот чужой фальшак?» Свое болото ближе и роднее.

– Хорошо. Ты, я так понял, определился. Но я тоже хочу разобраться в себе. Понять себя, почувствовать, наконец, свое в чуждом мне.

– Чувак, ищи, разбирайся. Никто не против. Один только совет: искать духовность в клубах равносильно попытке понять смысл жизни, ковыряясь в заднице.

– Смешно, — хвалю я его за точное сравнение. — Теперь расскажи — как я могу вернуться в свой мир?

– Все до смешного элементарно. Просто иди в другой конец поезда. Там ты найдешь себя, если захочешь.

Мои внутренние ощущения наполняются чем-то важным. Я реально чувствую, что приобщился к знанию, возможно, к самому важному знанию. Меня прет от ощущения важности полученных мною сведений. Я уже не чувствую себя больным уродом. Я одинокий ледокол, идущий неизвестным курсом.

– Скажи, есть ли миры, населенные людьми? Или всюду фальшь и перманентная грязь и тупость?

– У каждого свои ценности и приоритеты, реально. Не ищи ада в потустороннем мире. Ад, пылающий в душах каждого из нас, гораздо страшнее. Никто, кроме тебя самого, не ответит на этот вопрос. Ищи!

– Буду искать.

– Удачи, старик! — говорит мне мое зеркальное «я».

– Бывай здоров! — отвечаю я ему, осознавая, что это последние в нашей жизни фразы, которыми мы обмениваемся.

Я просыпаюсь и окончательно включаюсь в окружающую меня реальность. Такое ощущение, что спал я не больше минуты. В вагоне ничего не изменилось. Изменился лишь я сам.

Я поднимаюсь и двигаюсь в другой конец состава, твердо решив, что мне не хера делать в Комске. Мой Комск — в Москве, и он ждет меня, радушно и жадно протягивая свои клешни/щупальца, чтобы я отдал им свою молодость, энергию и — в перспективе — жизнь.