– Книга очень отличается. Журнал не дает представления. Но издано плохо: серая бумага, опечатки.
Видно, что для автора слово важнее человека.
– Для героя!
– Ну, это вам виднее, герой или автор – я их объединяю. – Ге рой-ав тор привык к уединению. И в этом уединении сосредоточился на себе. Самоирония есть, но ее мало. Там, где один из персонажей говорит, что Антон похож на Брута, – я бы такое про себя не написала!
<Что это один
Много провинциальной слесарно-портняжной лексики…
– Народной! Если вы ее не знаете…
– Мне это было скучно. <Голос столичного снобизма> Риторическое кольцо: с деда начинается, дедом кончается.
Очень изящно. Да, опять про провинцию. Автор не выдавливает ее из себя по капле, как Чехов, а культивирует провинциальность. <Опять московский снобизм>.
Вы и семья осуждаете эвакуированных, которые не хотели работать. Но ведь бывает такой ступор, когда руки опускаются! Может, у них и был?
– У всех? Там у меня есть про сестру Цветаевой – она освоила огород, работала – и прокормилась.
– Иногда слишком много навоза и помета. В эти места надо делать интеллектуальные вставки. Главы «Вечерний звон» и «Другие песни» не понравились. Кто это все поёт?
– Если у вас, в семье полковника, это не пели, это же не значит…
– И вообще, в этих главах виден литературовед! <Надо спросить у Л., виден ли.> Если герой – историк, он должен мыслить датами. С самого начала. Что он по-другому мыслит историю – в слове – объясняется слишком поздно. Очень понравилась глава про общежитие – этот кошмар с 9 койками. Неужели жили по 9? Это же уже казарма!
– И были рады, что эту койку получили. Так были низведены.
– Нет беллетризации типа: «Митрич, закладывай лошадь!». Жалко, что не изображены московские тусовки 70-х годов – только чуть.
Самая большая заслуга – после вашего романа хочется писать мемуары. Я ведь детство провела в закрытом городке «Свердловск-45». Закрытый настолько, что двери квартир не запирали – чужие в городок не попадали. Я даже придумала начало. У вас похоже на «Гости съезжались на дачу». А я хотела бы начать так: «В городе было все». Действительно, было. Мать с соседкой обсуждали проблему, как лучше сохранять черную, а как красную икру, стоит ли покупать винограда целый ящик – не испортится ли.
– Да у тебя самого: и как буйволиц доят, и как сыр делают, мамалыгу варят.
– А интересно: отзывов больше от нашего поколения или от молодежи?
– От нашего.
– Да, что-то случилось. Какой-то перелом. Но все вернется!
– Те, кто ценит в литературе не сенсационность и не злобу дня, а то, что заложено в каждом настоящем русском…
– Это могло бы стать русской робинзонадой…
– Лучший роман года.
– Бережно пронес сквозь… память о русской культуре, о том, что мы потеряли безвозвратно и что смогли сохранить.
– Триумфатор выставки Non fiction…
– Осталось ли в нас что-нибудь от старой русской культуры? На этот вопрос отвечает роман Чудакова «Ложится мгла…»
– Те, кто любит настоящий русский язык…
– Роман, поучивший наибольшее количество отзывов.
– Роман-эпопея о русской жизни… <…>.
Расстроился.
<…> От некоторых стихов, романсов, прозы мне хотелось плакать. И вот уже не один читатель говорит, что плакал(а), читая последнюю главу моего романа. «И все они умерли». Неуж и мне удалось?..
– Я поразился! Я вас никак не связывал с этим пластом жизни. Ученый, талантливый, но с этим пластом…
– Ссыльно-каторжным?
– Да!
– Ну, я очень сбоку…