Лу Саломе

«Конечно, меня многое оправдывало: и разница в годах, и полярность последней страсти и первого пробуждения любви, к чему прибавлялся ещё и тот факт, что мой друг был женат и имел двоих детей приблизительно моих лет (последнее обстоятельство меня не смущало по той простой причине, что оно характеризовало Бога как существо, связанное со всеми существами и принадлежащее всем, хотя и без упразднения исключительности его индивидуальной связи со мной). Но, кроме того, я была еще ребёнком — тело юной девочки с Севера развивалось медленно. Следовательно тело, со своей стороны, должно было высвободить эротический импульс, который оно получило, но без того, чтобы психика взяла на себя или компенсировала это освобождение. Когда подошёл решающий и непредвиденный момент, в который он предложил мне осуществить на земле высшее наслаждение жизни, я почувствовала себя совершенно неготовой. То, что я обожествляла, вдруг одним ударом покинуло моё сердце, мою душу и стало мне чуждым. Чувствовать нечто, что имело чистые притязания, и не довольствоваться самореализацией в малости и вдруг натолкнуться на то, что, наоборот, этой реализации угрожало и пыталось даже отклонить правый путь усилий, которые я тратила, чтобы найти себя (гарантом чего и был до сих пор Гийо); обрести себя — и лишь для того, чтобы отдать себя в рабство Другого, — всё это при свете дня привело к упразднению Другого для меня».

Был ли это глубинный страх подлинной близости? Горечь от утраты сакральной дистанции? Уже тогда возникшее предчувствие иного, совершенно особого пути? Во всяком случае сексуальная близость для будущего автора «Эротики» была вещью принципиально отклоняемой ещё много лет.

И хотя нестандартность её образа жизни была чревата славой о «распущенности», на деле она отменила своё табу только после тридцати лет. Мотивы, стоящие как за первым, так и за вторым решением, остаются для исследователей весьма загадочными.

И это интригует тем сильнее, что ко времени своего тридцатилетия Лу уже давно, с июля 1887 года, была замужем за Фридрихом Карлом Андреасом. Однако их брачный договор включал непреклонное условие Лу — отказ от интимной близости.

В своих воспоминаниях она сама затрудняется дать объяснение многим своим поступкам. Достоверно известно, впрочем, что к пятидесяти годам, эпохе её наивысшего женского расцвета, Лу радикально изменила свои убеждения — свидетельством чему стала её нашумевшая «Эротика».

Тем временем упрямый отказ Лу конфирмоваться у Дальтона выглядел как вызов не только религиозным устоям, но и национальным традициям. Лу вспоминает:

«Дело в том, что евангелическо-реформатские церкви — французская, немецкая и голландская — являлись для неединородных, то есть неправославных семей, наряду с лютеранскими, чем-то вроде оплота веры и национальной культуры. Даже тогда, когда иные иностранцы полностью уходили в русскую веру. Поэтому мой уход из церкви был неизбежно сопряжён с общественной опалой, от чего, в частности, сильно страдала моя мать.