Лучи смерти товарища Теслы

— Ну-ка, сколько пальцев видите?

— Три.

— Хорошо!

Врач, толстый лысеющий грузин с характерным акцентом и носом, удовлетворённо кивнул и отошёл от следователя. Клим Глебов осмотрелся — он лежал на койке в медсанчасти. Судя по керосинкам, рассвета ещё не было.

Рядом присел Агнаров.

— Ну, как голова? В норме?

— Болит... Что произошло? Давно я тут?

— Минут пятнадцать... Тебя эта хрень в лоб шарахнула: мы с Ромой видели вспышку и слышали хлопок небольшой. Ты потерял сознание, а шар исчез к чёртовой матери. Вот, мы тебя сюда притащили. Григорий осмотрел, говорит, что не видит никаких признаков внешних повреждений.

Грузин кивнул.

— Голова гудит... Последнее, что помню — очень яркая вспышка. И всё.

— Ты успел что-нибудь заметить?

— Ничего. Только яркий свет в глаза, такой, что аж зрачки заболели. И как будто треск, вот как на полигоне при испытаниях. А потом я отключился.

Яков Иосифович в сердцах выругался. В это время подошёл Латыгин. Видок у Романа Константиновича был так себе.

— Роман, ну что там?

— Что-что... Сахаров теперь. Эх, нет больше Самуила...

— Так, Клим, ну-ка давай. Умылся — и пошли, по горячим следам будем обыск проводить.

Глебов не без труда сел на койке: голова слегка кружилась, немного подташнивало. Ощущения были как после контузии, ну или как будто как следует засветили в лоб, прям «с вертухи» прописали. Ещё и странный металлический привкус во рту. Не крови, а именно металла, чем-то походило на гильзу от патрона.

Ещё раз встряхнувшись, Клим пошёл в туалет. Протянул руку к умывальнику — между указательным пальцем и краном пробило искру. Чертыхнувшись, следователь отдёрнул руку. Подождал, попробовал ещё раз — снова разряд, слабого белого цвета, а по струе воды рябью проскочили искры. Глебов выматерился, протёр глаза и решил, что надо будет после всего всё же зайти к Кебучеву, поговорить. А то это уже совсем чертовщина...

Агнаров ждал у двери медсанчасти, нервно раскуривая трубку. Уже по дороге, пыхтя махоркой, он несколько раз выругался, спотыкаясь буквально на ровном месте — нервы были ни к чёрту. Дойдя до комнаты, начальник полигона попросту кивнул коллегам и щёлкнул лампочкой — начался обыск.

Комната Сахарова была обставлена бедненько, но не без претензии. Поношенные пыльные сапоги, две пары брюк, пиджак, небольшой затёртый саквояж со сменным бельём и несколькими рубашками — вот и всё личное имущество старого партийца. Всё остальное — «что выдали»: набор постельного белья из части, стол, стул, керосинка, полотенца на умывальнике, мыло... Даже чернильница и ручка были казённые, единственная личная вещь — бритва. Примечательно, что в ящиках тумбочки Самуил Львович почти ничего не хранил: всю канцелярию он получал в части, рубашки носил без запонок и галстука, расчёской, по всей видимости, лысину не полировал. Только в верхнем ящике был пакетик с чаем да коробок спичек — впрочем, даже спички оказались армейские, с красным самолётом.

На этом фоне выделялся стол: помимо ожидаемой чистой бумаги и письменных принадлежностей на нём оказалось три стопки книг. Одна, книги в которой явно открывали от силы пару раз, представляла собой «Капитал» Маркса, несколько томов Ленина, томик Сталина и воспоминания какого-то красного командира Бабеля, озаглавленные «Конармия». Зато две других стопки были буквально зачитаны чуть ли не до дыр, прям затёрты. Первая, по центру, вместила в себя дюжину книг, среди которых были сочинения Достоевского, сборник рассказов Чехова, «Герой нашего времени» Лермонтова, сборник стихов Пушкина да несколько томов Толстого. В общем, «школьный набор» из библиотеки части. Латыгин взял сверху томик Льва Николаевича, покрутил в руках, отметил внутри на обложке штамп библиотеки ВОХРы да положил на место.

А вот вторая стопка зачитанных книг, ближе к краю, была любопытной: Драйзер, Твен, Диккенс, Шиллер, Гёте и, чёрт побери, Бунин. Присвистнув, Агнаров взял издание Ивана Алексеевича, приоткрыл.

— Из Парижу! Поглядите-ка, свежайшее, тридцать второго года. Вот же, получается, контра! Что читал!

— Яков, чёрт бы с ним! Больше ничего не бросается в глаза?

— Скупердяй — ну, чего с него, жидёнька, взять... Не, ну каков паразит — даже кальсоны с части взял, а сам Бунина, поглядите, читает, сволочь эту белобандитскую. Тьфу!

Глебов пожал плечами. С одной стороны, комната старого партийца грустно удивила отсутствием того достатка, который ожидаешь увидеть у верного борца революции. Не было ни грамот от Сталина, ни фотографий с Ленином или хотя бы Калининым, ни даже элементарных подарочных часов или сворованного в годы революции серебряного портсигара. В то же время, всё было как бы обставлено, всего ровно столько, сколько надо, а книг так и вовсе с избытком. Как будто человек в санаторий приехал...

— Клим, замерь пятно на полу, пожалуйста.

— Как будто сам не видишь...

— Вижу. Но ты замерь.