Лучи смерти товарища Теслы

Следователь присел на корточки, приложил метр к обугленному пятну — к счастью, пока он был в медсанчасти, Роман принёс вещи, всё было под рукой. Как и ожидалось, пятно было ровнёхонько такое же, как и предыдущие два раза. Ни на миллиметр не отличалось от того, что все уже видели. Да и о природе его теперь было ясно — молочно-белый шар с искрами не просто так вылетел из комнаты.

— Я вот чего не понимаю. Шар этот, чем бы он ни был, явно связан с исчезновением. И он по воздуху летает. Так?

— Да, Рома, всё так.

— Тогда какого чёрта пятно на полу? Ни на стенах, ни под окнами, а посреди комнаты, на деревянном полу. Какого чёрта?

Агнаров пожал плечами. Клим же присмотрелся к пятну.

— Роман, ты не прав. Пятно не посреди комнаты — оно перед кроватью. И прошлые разы так же было.

— И что?

— Да похоже на то, что оно целенаправленно оказалось перед кроватью, перед спящим человеком. И потому мы слышали крик — это Сахаров проснулся, возможно, от треска или ещё чего, да хоть бы и случайно, увидел это и заорал. Тут-то его и не стало. Как будто объект... охотится на людей.

Повисла напряжённая тишина. Наконец, прочистив горло, Яков Иосифович обратился к коллегам.

— Так, товарищи. Нам надо всем сейчас поспать, чтобы прийти в себя. Комнату я запру. Давайте так договоримся: до десяти где-то отоспимся, затем процедуры, туда-сюда, и в одиннадцать повторный обыск. При свете дня и на свежую голову.

— Так точно.

Мужчины разошлись...

Клим Глебов вернулся к себе, походил немного по комнате, лёг в постель. Медленно досчитал в уме до тысячи, тихонько встал. Стараясь не издавать и звука, выбрался из помещения через окно, затем, пригнувшись, пробежался до окон комнаты Сахарова. Толкнул створку — как и ожидалось, она легко распахнулась. Следователь проворно подтянулся внутрь, присел, прислушался, и, убедившись, что всё спокойно, начал повторный обыск.

Первым делом мужчина решил тщательно перевернуть все книги: ему не давало покоя, почему они были сложены в три такие неравные стопки. Ну, с сочинениями Ленина и тому подобной ерундой понятно: их обычно никто не читал, так, для «послужного списка» брали в библиотеке, особенно кандидаты в партию. А вот зачем разделять художественную литературу на две стопки — это было неясно. Иностранная, конечно, всякие там Твены-Драйзеры — но их вполне себе можно было достать, по крайней мере в Москве, это не Бунин. Собственно, Бунин этот, как будто специально был положен сверху стопки, чтобы сразу привлечь к себе внимание...

В собрании сочинений белого эмигранта ничего интересного не обнаружилось. Рассказы как рассказы, ни пометок, ни загнутых уголков, ничего необычного, кроме имени автора и места издания. Собственно, все иностранные книги тоже были вполне себе обыкновенными, Шиллера и вовсе Сахаров стянул в Московской публичной библиотеке. Отложив их, Клим принялся за отечественных авторов — ничего необычного, все книги были из местной библиотеки, кроме сборника Фёдора Михайловича Достоевского.

Глебов не обнаружил нигде штампика и задумался. Самуил Львович, судя по всему, складывал отдельно библиотечные книги и те, что принадлежали лично ему. В основном, ему принадлежали русскоязычные переводы иностранной литературы — а тут ещё и Достоевский, который лежал в другой стопке. Ухватившись мыслью за эту систему, следователь решил пролистать книгу — и не прогадал. Между страницами, очень аккуратно и незаметно, были вложены листы папиросной бумаги, исписанные мелким убористым почерком. Все листы были в треть книжной страницы, поэтому полностью помещались в книге. Всего их было шесть — Клим пролистал книгу три раза, но больше ничего не нашёл. Отложив томик бессмертного классика, он решил прочитать записи при свете спички.