Лучик надежды

Ее сердце защемило от иронии происходящего. Мэтти едва сама не влюбилась. Теперь же, оказавшись в этом месте, она понимала, что шанс упущен. Гил ее больше не интересовал. Она не хотела быть с кем-то, кто может с такой легкостью подвести ее. Когда Уна бросила Джо Белла, он ушел и больше не вернулся. Сейчас Мэтти подумалось, что она поступит точно так же, оставив клуб у себя за спиной и покинув это место раз и навсегда. Не исключено, что «Пальмовая роща» разбила не меньше сердец, чем разожгла страстью. Сколько планов прошли здесь проверку, а сколько разрушилось?

Она не хотела больше об этом думать. Сегодняшняя ночь принадлежит снова собравшимся вместе старым друзьям, которых сейчас встречают бурными аплодисментами.

Гил стоял посередине сцены и держал микрофон. Уютно устроившись в своем кресле, Мэтти заставила себя взглянуть на него. Его улыбка, когда он смотрел на стариков, отличалась неподдельной теплотой. Ничего общего со злобой по отношению к Рэни, которую Гил проявил в Уэльсе, и холодностью на его лице, когда он был за кулисами. Мэтти почти не сомневалась, что Рэни игриво пнула его в бок, когда «Серебряная пятерка» выходила на сцену. Возможно, он извинился сегодня перед ней. Или, возможно, последнее слово осталось за ней. Это свое право Рэни Сильвер всегда ревностно отстаивала.

– Извините! Это место не занято? – грубоватый голос отвлек ее внимание от сцены.

Мэтти повернула голову и едва не вскрикнула, когда увидела Джоанну и Джека, улыбающихся ей.

– Ух ты! Что вы здесь делаете?

– Мы не могли это пропустить, – сказал Джек, целуя Мэтти в макушку и плюхаясь в кресло рядом. – Поверить не могу!

– А где дети, Джей-Джей?

Джоанна присела напротив.

– Они с бабушкой у нее дома. Надеюсь, ты ничего против не имеешь?

– Нет, конечно, – ответила Мэтти.

Мысль о том, что мама сейчас нянчится с внуками, почему-то позабавила ее.

– Надеюсь, мама понимает, на что подписалась.

– Не волнуйся. Сразу же после концерта мы едем обратно и спасаем ее. Тебе удалось Мэт! Что ты чувствуешь?

– Много чего разного случилось. Долго рассказывать.

Джоанна рассмеялась.

– Я буду само внимание, когда потребуется. А теперь наслаждайся, Мэтти. Ты это заслужила.

– Леди и джентльмены! Давайте вместе поприветствуем… «Серебряную пятерку»!

Гил спустился со сцены. Освещение зрительного зала постепенно гасло, пока пожилые певцы не оказались в свете единственного прожектора. Талия играла, слегка кивая в такт. Мэтти заметила, как люди, сидящие вокруг нее, инстинктивно подались вперед. Все с нетерпением ждали первых звуков, которые издадут их идолы. Никто из них, пожалуй, не ожидал того, что подобный концерт вообще может состояться. Восторг от первых слов пропетой Рэни песни 1955 года «Мое маленькое, милое сердечко» был почти осязаем. Теперь зрители ловили каждую ноту, каждый звук, издаваемый сидящей за роялем Талией. Аплодировать начинали еще до окончания каждой из песен. Томми, Элис, Джуна и Рэни сияли от счастья и с каждой спетой песней все сильнее и сильнее радовались происходящему, словно реакция слушателей приятно удивила их.

Мэтти поймала себя на том, что инстинктивно притрагивается к серебряному шестипенсовику, приколотому к ее простому вечернему платью. Теперь она понимала, почему дедушка Джо так дорожил им. Заколка являлась не просто подарком школьного друга, она была постоянным напоминанием о безумствах юности. Подарок к свадьбе, которая так и не состоялась. Булавка как бы предупреждала его: не позволь еще раз себя надуть. Мэтти всегда нравилась эта вещица, но только сейчас она осознала, что булавка является предостерегающим напоминанием, хранимым долгие годы.

Вот только ей не нужно было, чтобы дедушка пытался уберечь ее от ошибок, которые она может совершить. Как, спрашивается, она сумеет набраться опыта, если не будет жить своей жизнью? Настаивая на своем, дедушка лишал ее шанса вырасти, слушаться зова собственного сердца, оставаться самой собой. В пляшущих, вызывающих легкое головокружение огнях клуба, который дед когда-то любил, булавка, приколотая к платью, казалась уже не даром, а проклятием.

Если бы Джо Белл не встретил Уну, он бы мог остаться таким же идеалистом-мечтателем, прислушивающимся к доводам собственного сердца, влюбленным в Лондон и «Пальмовую рощу». Тогда его жизнь, пожалуй, сложилась бы по-другому. Мэтти хотелось запомнить его молодым человеком, тем, кем он был до того, как разбитое сердце сделало его крайне подозрительным и твердо намеренным защитить окружающих от совершения ошибок, которые когда-то допустил сам. Оглянувшись на сцену, Мэтти поняла, что ей надо делать.