Ее губы изгибались в слабой полуулыбке, неуверенной и немного детской, будто она была маленькой девочкой, не знавшей, остались ли они друзьями. Он улыбнулся в ответ, благодарный шуму лопастей вертолета, не позволявшему говорить. Она пожала ему руку своей теплой, сухой ладонью, а он, поддавшись порыву, обнял ее. Она была мягкой и крепкой, женщина средних лет, которая следит за собой, но не задумывается о лишних фунтах. После ухода из «Эйт» Леон впервые прикоснулся к другому человеку. И подобно стрекоту вертолета, это откровение не разоблачило новые тайны, а отогнало страдание, и ему стало легче.
– Ты готов? – спросила Риа, когда вертолет взлетел.
– Один вопрос, – сказал он. – Тут есть город? Кажется, я видел его, когда мы садились.
– Небольшой, – ответила она. – Раньше был больше, но нам нравятся маленькие городки.
– В нем есть скобяная лавка?
Она смерила его многозначительным взглядом.
– Что тебе нужно? Топор? Пневматический молоток? Хочешь что-то усовершенствовать?
– Хочу захватить дверную ручку, – сказал он.
Она рассмеялась.
– Ему это понравится. Да, скобяная лавка найдется.
Служба безопасности Буле тщательно изучила дверную ручку при помощи радара миллиметрового диапазона и газового хроматографа, прежде чем разрешить пронести ее внутрь. Риа отвела Леона в приемную, непринужденно болтая и одновременно мягко заставляя его перемещаться по комнате, время от времени меняя направление, пока он не спросил:
– Меня тоже сканируют?
– Здесь тоже установлен радар миллиметрового диапазона. Сканирование всего тела. Не волнуйся, когда я вхожу, меня всякий раз сканируют. Это в порядке вещей.
Он пожал плечами.
– Это наименее назойливая система безопасности из всех, с которыми я сталкивался.
– Все дело в комнате, – ответила она. – В пропорциях, в цветах. Обычно при досмотре с тобой обращаются либо как с микробом на стеклышке, либо как с чем-то, на что не хочешь обращать внимание, а приходится. Мы выбрали немного более… приятный путь.
И это была правда: маленькая комната напоминала кабинет матери-одиночки, которая нашла себе угол, чтобы втайне работать над романом.
За этой комнатой раскинулась чудесная страна.
– Напоминает университетский кампус, – заметил Леон.
– Думаю, мы используем лучшие материалы, чем большинство университетов, – беспечно возразила Риа, но он видел, что ей приятно. – Однако нас здесь действительно около пятнадцати тысяч. Небольшой город. Уютные кафе, спортзалы, кинотеатры. Парочка художников, вальдорфская школа…[78]
Опрятные дорожки вились среди строений всевозможных размеров, от коттеджей до крупных организа ций, которые скорее напоминали академические исследовательские институты, а не финансовые корпорации. Леон видел людей, молодых и старых, небрежно одетых, ходивших парами и группами, оживленно беседовавших.
– Пятнадцать тысяч?
– Это главный офис. Большинство сотрудников занимается медицинскими вопросами. У нас много участков по всему миру, в других местах. Но мы приводим их к стандартам штаб-квартиры, так быстро, как только можем. Это хороший метод работы. У нас низкая текучка. Нам даже приходится раз в десять лет отправлять людей на год обратно в большой мир, чтобы посмотрели, как там обстоят дела.
– Это твой случай?
Она шлепнула его по руке.
– Думаешь, я могла бы быть здесь счастлива? Нет, я всегда жила вне лагеря. Я приезжаю сюда. Никогда не умела работать в команде. А здесь даже одиночки могут отыскать путь к славе.
Теперь они шагали по траве, и Леон увидел, что на ветвях деревьев, странных кленов-переростков, лишенных свойственного этому виду гибкого изящества, висят мостки в духе семьи швейцарских Робинзонов, с веревочными перилами и небольшими платформами с корзинами на блоках, чтобы подниматься и опускаться. Спешившие по мосткам люди бурно приветствовали друг друга и смеялись тому, что приходится протискиваться, чтобы разойтись.
– Это когда-нибудь надоедает? – спросил Леон, вскинув брови.
– Людям определенного типа – нет, – ответила Риа. – Люди определенного типа не перестают радоваться этим мосткам.
То, как она произнесла «люди определенного типа», напомнило Леону ее слова: «Медведи не должны быть такими счастливыми».
Он показал на скамейку, точнее, длинный плетеный диванчик, изготовленный из березовых веток, веревки и проволоки.
– Мы можем на минутку присесть? Буле не станет возражать?
Она щелкнула пальцами.
– Расписание Буле принадлежит только Буле. Если мы опоздаем на пять минут, кто-нибудь займет их пятью минутами интересных и полезных материалов. Не тревожься.
Она уселась на скамейку, которая выглядела слишком хрупкой и воздушной, чтобы поддерживать вес взрослого человека. Однако Риа похлопала по сиденью, Леон сел, и скамья почти не дрогнула. Ее создатель хорошо знал свое дело.