Лучше быть тварью, чем рабом

– Напиши откровение и дай ему название «Я не хочу убивать. Признание человека, совершившего убийство». Если не сможешь сам, расскажи мне свою историю от начала и до конца, я напишу за тебя. Не знаю, издадут ее или нет, но попробовать предложить ее издателям все же стоит, ведь тема жизненная. Там, в тюрьме, чтобы выжить, нужна цель. Это – хорошая цель.

– Я попробую не сдохнуть в тюрьме.

– Тогда поставь перед собой цель не сдохнуть. Не оправдывайся ни перед кем из тех, кто будет отбывать наказание вместе с тобой. У каждого из них достаточно своего горя, за которое они перед тобой оправдываться не станут. Никому не лги, ничего и никого не бойся и имей всегда цель. Возможно, ты выживешь и выйдешь на свободу. А сейчас сходи умойся, я тебя подожду. Может, напоследок… будешь кофе, чай?

– Я был хотел выпить чаю с лимоном. Есть?

– Да, я сейчас сделаю. Туалет по коридору направо.

– Благодарю.

Старик поставил кипятиться воду в чайнике, а сам подумал: «Может, еще предложить печенья к чаю? Может, мне позвонить ей… Спустя столько лет набраться мужества и позвонить, чтобы узнать все то, чего я так и не узнаю, подохнув однажды. Я никогда не видел своих внуков. Что мне им сказать, они, возможно, даже не знают обо мне. Я бы мог сказать, что, помимо общения с преступниками, я еще пишу книги. Думаю, хороший предлог завести разговор».

* * *

Убийца пил чай с лимоном, сидя в полной тишине. Старик тоже пил чай, но без лимона. Кушал печенье и думал о своем. Он не торопил своего собеседника.

«Я тварь, но не раб.

Я убийца, но не раб.

Я свободный человек и больше не хороший.

Я себя судить буду сам: пожизненное заключение – не наказание. Смертная казнь – не наказание. Осуждение людей, их презрительные взгляды – не наказание.

Просыпаться с тем, что ты сделал, и засыпать с тем, что ты мог исправить, – вот наказание. Я сам выбрал свой путь. Я сам буду расплачиваться за содеянное.

Дрожать от каждого незнакомого шороха, скрипа, подозрительного взгляда – вот наказание. Жить, будто все на свете знают твою тайну и составляют заговор против тебя, чтобы в любой момент подойти и прихлопнуть тебя, как муху – вот неволя.

Я больше не раб – я больше не дрожу.

Я освободился.

Я – убийца.

Я – тварь.

Не раб».

* * *

Часть четвертая. «Я не хочу убивать. Признание»

Старик посещал Вакулу время от времени. Это были короткие встречи. Мужчина передавал Старику свои записи и говорил, что у него все в порядке, что пока цель есть, он жив.

«Я – трус. И я хочу обратиться к другому трусу, читающему это письмо-откровение, который, возможно, еще на свободе, пьет чай с лимоном и даже не подозревает, как это много – пить чай в своей квартире, засыпая с мыслями о своих проблемах.

Мне уже поздно исправить то, что я совершил. Убийство. Я не могу исправить убийство, но я могу выбирать изо дня в день – жить дальше и помочь исправить убийство тебе, если тебе так захочется, пока ты его еще не совершил. Я хочу рассказать тебе о том, как я поседел за последний год – у моего отца немногим больше седых волос на голове, чем у меня. Отец сначала отказался от меня, узнав, что я убил свою жену, он не пришел на суд ни разу, а матери сказал: «У меня больше нет сына». Но спустя шесть месяцев молчания он приехал ко мне на свидание, молча обнял и ничего не сказал. Он привез мне теплые шерстяные носки, которые связала для меня мать, чтобы я пережил эту зиму в ее носках, привез еще большой пакет домашней еды и самое важное – он привез себя самого, мне его не хватало. Только на прощание он сказал мне: «Возвращайся, я дождусь». Я ответил: «Если стану выбирать быть сильным, если каждый новый день стану создавать цель, чтобы жить, я вернусь. Не обещаю. Но на всякий случай дождись меня, а если почувствуешь, что не дождешься, приезжай ко мне чаще».

Так получается, что убийство – это не только горе, затрагивающее жизни близких убитого, но еще и горе, настигающее убийцу и семью, которая его любит. Любит несмотря ни на что. И вопреки всему. Что бы семья ни говорила тем людям, рядом с которыми наступает неловкое молчание, накатывает чувство стыда и ощущение ответственности за совершенный сыном поступок. Убийство – это многогранное горе, я хочу, чтобы ты знал. Оно затрагивает всех и сразу. Оно разрушило не только мою жизнь, но и жизнь моей семьи, жизнь семьи Доры – до сих пор не могу отвыкнуть писать о ней в настоящем. Ее мать умерла от сердечного приступа спустя три месяца после убийства дочери.