Лучше умереть!

— Нет, друг мой. У бедной мамаши Лизон и минуты свободной нет! Ее хозяйка, госпожа Лебре, заболела, и очень серьезно, поэтому мамаша Лизон буквально днюет и ночует возле нее. И при этом дважды в день разносит хлеб клиентам. Так что я ее почти не вижу.

— Вы ведь очень любите эту славную женщину, да? И правильно делаете! Я и сам отношусь к ней с большой симпатией и уверен, что она того заслуживает.

— Как только мы поженимся, дорогой Люсьен, сразу же выполним свое обещание: возьмем ее к себе и обеспечим счастливую старость.

— Если Богу будет угодно, радость моя, это произойдет очень скоро! Если бы вы знали, с каким нетерпением я жду!

И Люсьен вознамерился было опять расцеловать невесту. Однако она — нежно, но вполне решительно и отнюдь не из кокетства — воспротивилась этому.

— Пока мы еще не женаты, — рассмеялась она, — заприте свои поцелуи в сундук. Позднее мы к ним еще вернемся.

— Фу, какая злюка!

— Для вашего же блага стараюсь. Если я мешаю вам заниматься мелким воровством, то лишь ради вашей же персоны. Будем вести себя серьезно! Мы сели обедать — так давайте этим и займемся! Как вам отбивные? По-моему, они несколько пережарены…

— А я так не считаю.

— Вы по-прежнему довольны своей работой у господина Армана?

Люсьен нахмурился.

— Да… Хозяин оказывает мне большое доверие… и посему мне сейчас придется вас немножко огорчить: в ближайшие две недели мы не сможем видеться по воскресеньям…

Глаза девушки наполнились слезами.

— Две недели! — повторила она. — Но почему?

— Я уезжаю недели на две — на три. Господин Арман отправляет меня в Бельгард в качестве своего представителя для монтажа очень важного оборудования.

— И для нашего будущего это тоже очень важно, да?

— Очень, радость моя.

— Тогда мне придется смириться, ведь это приблизит час нашей свадьбы. Вы же будете мне писать, правда?

— Обещаю: каждый день. Так что не грустите. Три недели пройдут быстро. Когда я вернусь, мы с вами от радости тут же забудем долгие часы разлуки. К тому же еще раз повторяю: моя поездка очень важна для нас обоих. Я получу довольно солидное возмещение дорожных расходов. Если бы вы знали, как мне не терпится встать на собственные ноги!

— К чему такая спешка, если вас устраивает ваша теперешняя работа?

— Да, работа меня устраивает, но некоторые вещи мне совсем не по нутру; об этом я вам позже расскажу.

— А кто вам мешает рассказать прямо сейчас?

— Нет… потом… Сейчас поговорим о другом. Я очень огорчен тем, что во время моего отсутствия рядом с вами не будет мамаши Лизон. По-моему, преданнее нее охранника для вас и не сыщешь.

— Вчера ее хозяйке вроде бы чуть получше стало. Как только она пойдет на поправку, мамаша Лизон вернется к своей обычной жизни и опять будет проводить со мной много времени. Да вы увидитесь с ней скоро, только недолго. Она обязательно заглянет ко мне.

Овид Соливо пытался придумать что-нибудь, чтобы разузнать, к кому же направился Люсьен Лабру.

Расспросить консьержку? Об этом и речи быть не может: подобного рода поведение покажется подозрительным и неизбежно привлечет к нему внимание. У Овида была лишь одна надежда: влюбленные вполне могли вместе отправиться на прогулку. А как только ему станет известно, как выглядит эта девушка, навести о ней справки станет проще простого.

Дижонец уже довольно долго прохаживался по набережной возле дома, несколько раз переходил на другую сторону, делал вид, что с интересом разглядывает товары, выставленные в витрине скобяной лавки, расположенной как раз возле входа в дом, потом опять переходил на другую сторону набережной, вглядываясь в окна, как вдруг аж охнул от радости.

Окно на самом верхнем этаже распахнулось. Сначала в нем показался Люсьен, потом он обернулся, что-то сказал, и к нему подошла Люси. Несмотря на довольно большое расстояние, Овид прекрасно разглядел девушку.

— Однако! — прошептал он. — У парня губа не дура! Милая крошка, очень даже милая!.. Теперь я ее запечатлел в своей памяти. И уже никогда не забуду.

Люси расстелила на подоконнике белый носовой платок и облокотилась на него. Потом на какой-то момент откинулась назад, увертываясь от Люсьена, пытавшегося ее поцеловать. Платок соскользнул, вращаясь в воздухе, полетел вниз и упал прямо под ноги Овида; тот поспешно его поднял.

Люси у окна отчаянно жестикулировала, поясняя, что это ее платок и она сейчас спустится. Овид тем же макаром дал ей понять, что отнесет платок консьержке. Жених с невестой тут же исчезли. Овид, очень довольный тем, что инцидент весьма облегчил стоящую перед ним задачу, был уже во дворе. И в этот момент возле дома остановилась открытая коляска, из которой вышла Мэри Арман.

Консьержка, увидев, что к ней направляется переодетый каменщиком Овид Соливо, оторвалась от своего рукоделия.

— Чем могу служить? — спросила она.

— Голубушка, этот платок упал с седьмого этажа вашего дома, какая-то барышня выронила. Вот я его и принес.

И он протянул ей тонкий платочек, от которого исходил почти неуловимый, но очень нежный запах.

— С седьмого… — повторила консьержка. — Там швея живет, госпожа Люси… Спасибо, голубчик, я ей передам.