Лучше умереть!

Обрадованный, он поднялся в апартаменты Мэри, чтобы сообщить ей содержание последних строк. С того момента, как разыгралась та сцена в комнатушке швеи на набережной Бурбонов, лицо несчастной девушки не покидала тень глубокой печали. Образ Люси, стоявшей непреодолимой преградой на пути к счастью, постоянно терзал девушку, неумолимо подогревая ее отчаяние. Жак Гаро, входя в ее комнату, с порога произнес:

— Есть новости от Люсьена, радость моя…

Слабая улыбка промелькнула на лице Мэри, и взгляд ее чуть оживился.

— Правда?

— Да, и очень для тебя хорошие.

— Да что ты говоришь? — горько воскликнула Мэри.

— Сама прочитай!

И Поль Арман протянул Мэри листок, пальцем указывая, где нужно читать.

Девушка дрожащей рукой взяла письмо. Кровь прилила к ее щекам. Она прочитала.

— Ну? — спросил миллионер.

— Конечно, — вздохнув, прошептала она, — он помнит о том, что я просила тебя помочь ему. И, полагаю, признателен мне вполне искренне. Думаю даже, он совсем неплохо ко мне относится. Но в этих строках нет и намека на зарождающуюся любовь. Люсьен не любит меня… и никогда не полюбит… Как он может полюбить меня вдруг, если любит другую?…

И Мэри уронила голову на грудь. Последние слова она произнесла так тихо, что Поль Арман скорее догадался, чем услышал, о чем она говорит.

— Но писал-то Люсьен Лабру мне, — поспешил он пояснить, — и поэтому вынужден был придерживаться определенных рамок. Он ведь человек очень воспитанный. И написал лишь то, что прилично в подобном случае; по-моему, он всерьез поразмыслил над тем, о чем мы с ним тогда беседовали. И теперь рассуждает здраво. Он просто понял, что разобьет себе жизнь и лишит себя будущего, женившись на этой девице, на какой-то момент вскружившей ему голову.

— Этот момент будет длиться вечность! — перебила его Мэри.

— Отнюдь нет, и я это вижу, — решительно заявил миллионер.

— С чего ты взял?

— Последние строки его письма вполне ясно об этом свидетельствуют…

— Ошибаешься! Вряд ли сердце меня может обманывать. Люси стоит между нами. Это непреодолимо. Я все прочитала в ее глазах… Она уверена, что Люсьен ее не бросит. Она любит и любима. И надеяться мне совершенно не на что.

— Нет! Тысячу раз нет! Наоборот, тебе следует надеяться, ведь ты имеешь на это полное право. Честью клянусь, по-моему, письмо Люсьена является его первым шагом на пути к твоему сердцу. Кроме того, непреодолимая преграда вполне способна вдруг взять да исчезнуть… Умереть, к примеру… Умереть можно в любом возрасте.

— И правда. Клянусь, я вовсе не желаю ей смерти, но если бы она вдруг умерла, это была бы сама судьба…

— Что я могу передать от тебя Люсьену?

— Передать я хотела бы лишь то, о чем ты не сможешь ему написать…

— То есть?

— Что я люблю его, — страстно сказала Мэри, — и умру, если он меня не полюбит!

Сердце Поля сжалось; он поцеловал дочь и быстро вышел, чтобы скрыть стоявшие в глазах слезы. Страдания Мэри буквально перевернули ему душу.

«Наверное, она права… — подумал он, — сердце-то не обманешь… И, пожалуй, за этими строками и в самом деле стоит лишь признательность. Ну что ж, а я хочу, чтобы признательность переросла в любовь, и для этого остается только устранить пресловутое препятствие, Люси… Счастье моей дочери — прежде всего, и добиться его нужно любой ценой».

В тот же день миллионер написал Люсьену ответное письмо, закончив его следующими строками:

«Будьте уверены, дорогой коллега, я не преминул тотчас же показать дочери те строки вашего письма, что были адресованы ей, и она очень тронута. Однако она полагает, что продиктованы они лишь вашей признательностью, а признательность — не самое горячее из чувств. Вам известно, что бедняжка больна, очень больна… Для того чтобы она могла победить болезнь, найти в себе жизненные силы, ей необходимо очень теплое отношение. Воскресить ее к жизни может лишь божественная радость взаимной любви. В этом ее спасение… Неужели же тот, от кого оно зависит, способен обречь ее на смерть?»

Овид Соливо, назвавшийся Аманде фальшивым именем — барон Арнольд де Рэйсс, — предупредил девушку, что не может с ней пообедать на следующий день, ибо неотложные дела призывают его в Фонтенбло.

Назавтра, нарядившись типичным добропорядочным буржуа, он около девяти утра вышел из дома и направился к вокзалу Сен-Лазар, где купил билет до Буа-Коломб.

Он прекрасно запомнил маршрут, что так подробно описала ему накануне молоденькая примерщица, и, выйдя из здания вокзала на указанной станции, пошел по улице, ведущей прямо к Версальской дороге.