Лучше умереть!

— Сейчас посмотрим. Тут никак нельзя допустить, чтобы чувства возобладали над разумом! Человек, которому предстоит стать моей правой рукой, моим заместителем, должен обладать довольно специфическими и весьма редкими качествами. Мне очень хочется сделать приятное Дарье, а тебе — особенно, но прежде всего я хочу быть уверен, что тот, о ком идет речь, способен справиться с ответственными задачами, которые ему предстоит выполнять, и что я совершенно спокойно смогу на него положиться, доверив свои полномочия. Поэтому я сейчас же напишу вашему протеже и попрошу его прийти для личной беседы.

— Нет ни малейшего смысла писать, — торжественно сказала Мэри. — Он здесь, в соседней комнате, с рекомендательным письмом господина Дарье в руках.

— Ну, тогда это самый настоящий заговор, — рассмеявшись, сказал миллионер.

— Заговор, папа, заговор; и ты падешь его жертвой, ибо не откажешься встретиться с лучшим другом твоего адвоката.

— Нет, конечно…

Мэри радостно бросилась к дверям и распахнула их.

— Входите, господин Люсьен! — крикнула она. — Папа ждет вас.

Люсьен, с письмом в руке, на дрожащих ногах шагнул вперед.

Поль Арман пристально глянул на него. Похоже, проситель произвел на миллионера благоприятное впечатление: несколько напряженное до этого лицо промышленника прояснилось.

— У вас письмо от господина Дарье, сударь? — доброжелательно спросил он.

— Да… Вот оно.

— И одновременно вас весьма настоятельно рекомендует моя дочь. Поэтому мне очень хочется пойти навстречу вашим желаниям, но дело есть дело, вы это не хуже меня знаете, и я ничего не могу решить, не побеседовав с вами самым серьезным образом.

— Совершенно справедливо с вашей стороны, сударь.

— Папа, — сказала Мэри, — я оставлю вас наедине и с нетерпением буду ждать результатов вашей беседы.

— Ступай, милая.

Девушка вышла, ободряюще глянув на Люсьена; тот поклонился. Поль Арман жестом предложил ему сесть, и молодой человек, волнение которого возрастало по мере приближения решающего разговора, опустился на стул напротив него.

— Как я понял, вы претендуете на должность главного инженера на моем предприятии?

— Да, сударь; и я, поверьте, нисколько не заблуждаюсь относительно той высокой ответственности, которая возлагается на занимающего этот пост, равно как и относительно тех качеств, которыми надлежит обладать… Но прежде чем мы продолжим нашу беседу, ознакомьтесь, пожалуйста, с письмом, которое я имел честь вручить вам. Оно написано человеком, знающим меня хорошо, и он взялся за меня поручиться.

Жак Гаро вскрыл письмо, прочел лишь начало и, не дочитав до конца, положил перед собой.

— Жорж Дарье, — сказал он, — пишет о вас очень убедительно, как человек, совершенно уверенный в ваших достоинствах. Его письмо нисколько не похоже на банальную рекомендацию. Вы ведь учились в Школе искусств и ремесел?

— Да, сударь, и специализировался на железнодорожном машиностроении, то есть именно на том аспекте механики, который, судя по газетным статьям, интересует вас в данный момент. Я не ограничивал себя лишь теорией, знаком и с практической стороной дела. Вполне могу встать за тиски, орудовать напильником или даже взяться за молот, чтобы показать рабочим, как выковать и подогнать ту или иную деталь.

— Браво, это и в самом деле доказывает, что вы на редкость умны. О том, знакомы ли вы с чертежным делом, наверное, и спрашивать не стоит?

— Если бы я не был с ним знаком, вряд ли бы осмелился явиться сюда. Поскольку у меня не было работы, я согласился брать заказы на чертежи от предприятия «Симоне и К°» в Сент-Уане, чем, собственно, сейчас и занимаюсь.

— О! — произнес лже-Арман, снова посмотрев на молодого человека очень внимательно. — Значит, вы делаете чертежи для предприятия «Симоне и К°»? Сколько вам лет?

— Двадцать семь.

— Вы парижанин?

— Не совсем, но почти: я родился в Альфорвилле.

Услышав слово «Альфорвилль», лже-Арман почувствовал себя так, словно его ледяной водой окатили. Он вздрогнул; затем, еще пристальнее вглядевшись в Люсьена, спросил:

— Ваш отец жив?

— Нет, сударь.

— Но мать хотя бы жива?

— Нет, сударь… оба умерли… Мать — когда я родился… Отец — когда я был совсем ребенком…

Тревога возросла настолько, что стала почти заметной.

— Вот как! Значит, вы — сирота… А чем, позвольте спросить, занимался ваш отец?

— Он был весьма известным в свое время инженером и имел довольно большой завод в Арфорвилле.

Лже-Арман побледнел, как привидение.

— Как вас зовут? — нетвердым голосом спросил он.

— Люсьен Лабру.

— Люсьен Лабру… — повторил миллионер, чувствуя, что у него волосы на голове зашевелились.

— Да, сударь, — произнес Люсьен, удивленный столь явным ошеломлением, охватившим промышленника. — Вы были знакомы с отцом?

Почему-то именно этот вопрос, способный, казалось бы, окончательно выбить Жака Гаро из седла, помог ему обрести хладнокровие.

— Да, — решительно сказал он, — я знал вашего отца… Знал по работе, и мы были дружны… если, конечно, его звали Жюль Лабру.

— Именно так, сударь.